Валерий Михайлов - Путешествие за край Земли
— Извините, — сказал он, побледнев, — но я вынужден сказать «нет».
— Нет? — удивился тесть.
— Дело в том, что я тоже ценю традиции своего народа.
— Однако же это не помешало тебе жениться на Софье, войти в наш дом. В наш! Ты пришел в наш народ, а не…
— Я все понимаю…
— Что ты понимаешь? Думаешь, я позволю, чтобы потомками нашего рода стали необрезанные гои?
— Но почему я должен калечить свое мужское достоинство?
— Достоинство? И ты ставишь кусок мяса выше интересов семьи?
— Вам легко говорить, это не ваше мясо.
— Я обрезан.
— Все правильно. В детстве. Потому что в зрелом возрасте только сумасшедший станет себя добровольно увечить ради какой-то древней глупости! — завизжал вдруг Мстислав.
— Ах вот оно что, ты просто чмо! Ты не гой, ты — необрезанный филистимлянин, — сказав это, тесть вошел в дом.
Мстислав понуро поплелся следом. Ему было муторно.
Жена, милая, обожаемая Софушка, лежала в постели и читала книгу. Вот оно — настоящее счастье, подумал Мстислав, и как можно ласковее приблизился к жене.
— Чего тебе? — зло спросила Софья.
— Мр-р, — по инерции ответил Мстислав.
— Пошел вон, урод, я с филистимлянами не сплю!
В эту ночь ему пришлось ночевать на диване в гостиной. Утром, набравшись храбрости, он вошел в кабинет тестя.
— Чего тебе? — просил тот, не глядя на Мстислава.
— Я хочу развестись.
— Не понял? — сказал тесть и как-то неприятно на него посмотрел.
— После того, что случилось, думаю, нам с Софьей лучше развестись.
— Забудь об этом, — отрезал тесть.
— Но почему?
— Потому что с филистимлянами не разводятся. С ними сражаются не на жизнь, а на смерть.
— Тем более.
— Ты можешь, конечно, подать на развод, но как ты собираешься жить?
— Ну жил же я как-то раньше.
— Раньше, — тесть рассмеялся, — не думаешь же ты, что я оставлю тебя просто так в покое?
— Почему?
— Потому что ты — говно, которое прилипло к моему ботинку. Что в таком случае делают с говном?
Это была откровенная угроза, и Мстиславу ничего не оставалось, как отправиться к себе на службу (так он называл работу).
Я не стану описывать все те муки, которые пришлось перенести Мстиславу Ерофеевичу в доме тестя.
Скажу только, что тесть уволил всю многочисленную прислугу, а также нескольких рабочих, работающих во дворе.
— Зачем платить чужим гоям, когда есть свой необрезанный филистимлянин, — прокомментировал он свой поступок.
Так вот, дошло до того, что душевные муки Мстислава Ерофеевича значительно превзошли вероятные муки телесные, и, будучи в состоянии алкогольного опьянения он решился… Он заявился к знакомому хирургу, и не отстал от него, пока тот не надругался над лучшим и единственным другом Мстислава Ерофеевича.
Вернувшись домой, Мстислав Ерофеевич, не раздеваясь, ввалился в кабинет к тестю.
— Я сделал это! — радостно заявил он, несмотря на боль.
— Что ты сделал? — поморщился тесть.
— Я стал одним из вас.
— И каким же это образом, позволь полюбопытствовать? — спросил тесть таким тоном, что в комнате запахло желчью.
— Я сделал обрезание.
— Покажи.
Мстислав Ерофеевич снял штаны.
— Какая гадость!
— Но ведь вы сами…
— И ты смел подумать, что это позволит тебе… — от негодования тесть так и не смог сформулировать, что это должно было позволить Мстиславу Ерофеевичу.
— Вы же сами говорили…
— Я говорил, когда думал, что ты — человек! Неужели ты думаешь, что я приму мразь, подтирающую мне зад по субботам? Ты еще хуже, чем я думал. Ты даже не чмо… ты… ты… Ты обрезанный филистимлянин! Пошел вон с глаз моих. Отныне ты будешь жить в сарае за гаражом!
Мстислав попытался найти защиту у жены, но она даже слушать его не стала.
— Я думала, ты мужик, а ты…
— Но что я мог?
— Послать папика на х…
— Чтобы он меня уничтожил?
— Дурак, он бы только начал тебя больше уважать, а теперь… Иди в сарай с глаз моих!
— Ты никогда меня не любила! — бросил он через закрытую дверь и отправился спать в сарай.
Но все это было прелюдией к настоящему горю Мстислава Ерофеевича, которое (горе) случилось с ним во время третьей ночевки в сарае.
Надо заметить, что сарай, куда был сослан Мстислав Ерофеевич, был чистым, просторным и теплым. Отапливался он из дома, с которым был соединен единой системой парового отопления. В сарае были стены, крыша, пол из крашеных досок и кое-какая мебель, включая старый диван, на котором теща лишилась девственности, о чем свидетельствовало забавного вида пятно. Диван, как и пятно, решено было оставить на память в качестве милого сердцу сувенира. На этом диване и встретил Мстислав Ерофеевич свое горе, явившееся ему в виде сна:
Подглава 2Конь судье не товарищ, но брат.
Народная мудростьБыло жарко, несмотря на то, что солнце клонилось к горизонту. По неприятному привкусу во рту Мстислав Ерофеевич понял, что скоро начнется суббота. Местность была пустынная, голая. Было пыльно. Он стоял в пижаме и тапочках у подножья небольшой горы. От его ног в гору вела тропинка. Рядом, чуть сбоку, за большим старинным письменным столом сидела молодая красивая женщина. Секретарша.
— Вас ждут, — сказала она и как-то укоризненно посмотрела на Мстислава.
— Спасибо, — буркнул он и бросился в гору, чтобы как можно быстрее убраться из зоны этого укоризненного взгляда, жгущего сильнее жаркого солнца.
Пижама сразу же промокла насквозь от пота, а неспортивный образ жизни Мстислава Ерофеевича сказывался болью в боку и сильной одышкой. Он никак не мог заставить себя дышать ритмично, и его легкие работали в хаотическом режиме. Сильно хотелось пить, но воды нигде не было.
Забравшись, наконец, на гору, он увидел три здоровых деревянных креста грубой работы, на каждом из которых висело по человеку. Тот, что висел посредине, поднял голову и укоризненно посмотрел на Мстислава.
— Здравствуй, Мстислав, — сказал он.
— Здравствуйте.
— Не узнаешь меня, хотя куда тебе, ты же меня забыл, продал.
— Мы разве были знакомы? — спросил Мстислав, который действительно не узнавал человека на кресте.
— Мы были знакомы, но теперь ты делаешь вид, что совершенно меня не знаешь.
— Кто ты? — спросил Мстислав, краснея.
— Я тот, от кого ты отрекся.
— Когда?
— Когда сделал вот это.
Перед Мстиславом появились носилки (их держали два крепких мужика), на которых лежал его детородный орган, покалеченный непослушной рукой пьяного хирурга.
