Андрей Стерхов - Быть драконом
Только крыльев у меня в ту минуту не было. А был долг, груз которого вбил меня в этот самый асфальт по самые плечи. И ещё было много всяких левых дел-делишек, на которые я сдуру подписался из-за неизбывного стремления везде, всюду и во всём утверждать Справедливость.
Да, тяжело быть драконом в мире людей.
В особенности — золотым.
Когда добрались до машины, Зоя заявила, что предпочитает ездить на заднем сиденье. Мне было всё равно — на заднем, так на заднем. Я галантно распахнул перед ней дверку, и девушка, сложившись чуть ли не напополам, полезла в салон. Но устроиться не успела, дико завизжала и, словно пробка из взболтанного шампанского, выскочила наружу.
— Там змея! — схватив меня за рукав, закричала она. — Змея там!
Я отстранил девушку, заглянул внутрь, и никакой змеи, конечно, не обнаружил. На сиденье валялась новенькая оплётка для руля. Абсолютно безвредная штуковина.
Слова начальника службы безопасности подтвердились. Зоя Крылова на самом деле оказалась дамой нервической, в любую секунду готовой упасть в обморок. И я пожалел, что не имею привычки носить с собой флакончик с нюхательной солью.
Впрочем, обошлось.
Оплётка была немедленно спрятана в бардачок, но девушка ехать на заднем сиденье передумала. Плюхнулась рядом со мной на переднее, и всю дорогу не могла успокоиться, ёрзала как на иголках. Отпустило её только тогда, когда в кафе Дома Кузнеца выпила кофе с коньяком, а потом ещё немного коньяка без кофе.
— Можно я задам вам несколько вопросов приватного характера? — спросил я, когда понял, что Зоя уже способна воспринимать слова. Она обречённо кивнула, и я начал: — Это, правда, что вы и Павел Тарасов…
Девушка не дала мне закончить вопрос.
— Я очень его любила, — сказала она и промокнула платком сначала левый глаз, а потом правый.
— А он вас?
— И он меня.
Она нервно потеребила платок и, убеждая больше саму себя, чем меня, повторила:
— Очень он меня любил.
— Жаль, что всё вот так вот вышло, — сказал я. — Мне, правда, жаль.
Она шмыгнула, глаза её наполнились слезами, и я поторопился успокоить:
— Ну-ну, Зоя. Не надо плакать. Всё будет хорошо.
— Я не знаю, как теперь жить, — сдавлено, сквозь слёзы, сказала она. — И не знаю, зачем.
— Вы ещё такая молодая, у вас, милая моя Зоя, ещё всё впереди, — с трудом подбирал я слова утешения. Потом, сообразив, что слова тут не столько важны, как интонация, стал поглаживать её руку и задушевным голосом нести первое, что приходило на ум: — А жить надо просто, Зоя. Чем проще, тем лучше. Варите летом варенье, зимой лепите пельмени, цепляйтесь осмысленным бытом за жизнь. И мой вам совет: шейте, Зоя, промозглыми осенними вечерами нарядные сарафаны. Шейте их, а потом носите. Потом, когда наступит весна. Обязательно, обязательно, Зоя, носите в конце мая нарядные сарафаны. А там глядишь, всё и наладится. Жизнь она же, как штрих-код, полосатая. Чёрную полосу, обязательно когда-нибудь сменит белая. Ну, если и не белая, то не такая жирная.
Грузил я девушку таким вот вздором, а сам настойчиво пытался проникнуть в тот участок её памяти, где хранились сведения об обстоятельствах смерти Павла Тарасова. Только ничего у меня не выходило. Все воспоминания о страшных минутах были забиты в подсознание и надёжно заблокированы защитной реакцией мозга. Всё, что я нащупывал Взглядом, походило на чёрный квадрат Малевича: ноль эмоций и ноль информации. Без каких-либо просветов. Ни за что на свете и никогда больше не хотела она вспоминать, как вошла в кабинет, как обнаружила бездыханное тело любимого человека, как поняла, что он мёртв. Не хотела вновь переживать весь этот лютый кошмар. Выключатель сломала, провода перерезала, лампочку разбила.
Но — шалишь! — я точно знал, что ничего из её памяти не стёрто, что всё она прекрасно помнит. Всё, до самых мельчайших деталей. Просто нужно пробить блокировку. Пробьёшь, и всё всплывёт.
Я выбрал момент и, не меня разговорной интонации, сплёл заклинание вывода из забвения:
Холодок щекочет темя,
Мы с тобой срезаем время,
Понемногу тает звук,
Видишь дверь? Входи. Тук-тук.
Не помогло. То ли заклинание моё оказалось слабым, то ли вытеснение оказалось слишком глубоким. А, скорее всего, — и то, и другое вместе.
Тогда я решил раскачать подсознание Зои без применения магии. Двумя ударами десертной ложки по краю чашки отменил заклинание и стал пошлым образом девушку забалтывать. Пытаясь провести горемычную в тайники памяти окольными путями, я что-то говорил и говорил ей без умолка. Говорил и говорил. Говорил и говорил. Говорил и…
Но и нейро-лингвистические экзерсисы не достигли цели. Она слушала меня плохо. Почти совсем не слушала. Её зациклило на своём:
— Я любила его. Очень любила. Очень-очень. И он меня очень любил.
Меня всё это — и её упрямство, и собственная немочь — начинало злить. Ещё немного и я, пожалуй, стал бы играть в «плохого полицейского». Но тут произошло то, на что я так надеялся, но не чаял дождаться. Не прекращая перепевать на все лады это своё «любил-любила», девушка вдруг взяла висящий на груди золотой кулон, вытянула в мою сторону на длину цепочки и похвалилась:
— Эта Паша мне подарил. Правда, прелесть?
«Фу-у-у, мать моя Змея, наконец-то!» — облегчённо вздохнул я.
Присматривался к этому кулону я давно, с той самой секунды, как вошла Зоя в кабинет начальника службы безопасности. Штучка была основательной. Другого слова для этой золотой лодочки с человечком внутри и не подберёшь. Лет триста ей было, а то и все четыреста. И сочилась она Силой, как перезревшая олива маслом.
Присматриваться-то я присматривался, но первым заговорить об этой древней лодочке не мог. Никак не мог. Седьмое правило дракона гласит: «Ни при каких обстоятельствах не подталкивай непосвящённого к омуту сакральных знаний». Но теперь мои руки были развязаны.
— Да, красивая штучка, — делано восхитился я, не спуская глаз с этого украденного из старой могилы амулета. — И как давно Павел подарил вам этот кулон?
— Недавно, — ответила Зоя. — Из отпуска привёз. В подарок.
— А когда он из отпуска вернулся?
— Когда вернулся?..
Она задумалась.
«Ну-ну, девочка моя, вспоминай, как оно всё в тот день было, — мысленно упрашивал я её. — Помоги мне».
Но она даже не пыталась.
Больше того — сопротивлялась.
Такой крепкой блокировки я никогда раньше не встречал. Хотя, может, и встречал, но был во всеоружии и не заметил. А сейчас выходило вон как — нашла коса камень. Тупая на алмазный.
