Алина Багазова - Ведьма
– Как?!
– Не знаю. Откуда мне знать?
– Дёма?… Посмотри на меня. Ты плачешь? Глаза домовика и впрямь блестели от стоявших в них слез. Он не выдержал и бросился ко мне:
– Ты уйдешь сейчас и больше не вернешься! Если у тебя получится выполнить, сразу вернешься домой, а мы больше не увидимся… Я не хочу, чтоб все так быстро… – всхлипывал он, уткнувшись мне в живот, а я растерянно поглаживала его по голове.
– Госпожа ведьма, – виновато проговорил заглянувший в избу мужик, – прошу вас, поспешим.
– Да-да, иду! – Я смахнула набежавшие слезы и мягко отстранила домовичка. – Дёмушка, пожалуйста, не плачь, не грусти… Я не могу ничего сделать, но, может, мы еще когда-нибудь увидимся…
Он всхлипнул, не поднимая глаз, а я быстро поцеловала его в щеку и опрометью бросилась на улицу.
На улице я еще раз обернулась и взглянула на дом – сердце защемило.
А потом я сказала:
– Идем! – и быстро зашагала вслед за обрадованными мужиками.
Мы минут десять шли, почти бежали, по лесу, пока впереди не замаячила опушка. Когда наконец покинули пределы леса, в глаза бросилась россыпь домов – деревенька, стоящая немного ниже уровня леса, в низине.
Солнце стояло в зените и нещадно пекло. Мы еще прибавили шаг. И всю дорогу я молчала (ничего нового мужики мне наверняка не могли рассказать, иначе сразу сказали бы), думала о том, что там будет и что делать мне. Жаль, мне не удалось дочитать Алисины записи до конца. Значит, придется все познавать самой, самой всему учиться.
Мы шли по пыльной деревенской улице, навстречу нам бежали ребятишки, с любопытством меня разглядывая и гомоня на все лады. Старухи крестились и что-то шептали.
– Вот моя хата! – указал взволнованно мужик на один из домишек, над которым курился дымок.
– Надеюсь, мы вовремя… – пробормотала я. – Только предупрежу сразу – я роды принимать не умею.
– А и не надо! Бабка Клавдия с утра уже у нас, вам ничего не придется делать, госпожа ведьма!
– Так уж и ничего, – угрюмо хмыкнула я, ощущая дрожь волнения во всем теле.
– Спасибо, братья! – зычно поблагодарил мужик своих друзей и, когда они с поклонами разошлись, буквально втолкнул меня внутрь.
В полутемной избе горел огонь в печи, в ней булькал чугунок с водой, а на лавке, застеленной одеялами, громко стонала женщина по виду – ненамного меня старше. Вокруг нее суетилась старушка, то подносила ей какой-то отвар, то прикладывала ко лбу смоченную тряпку.
Когда мы вошли, она кинулась к нам и опередила вопрос:
– Мучается еще бедняжка, Славосвет. Никто не приходил…
«А может, и не придет?» – с надеждой подумала я.
Взглянув на меня, бабка с шумом выдохнула и тихонько перекрестилась.
– Проходите, госпожа ведьма, Господи, прости… – Она сделала приглашающий жест руками и снова кинулась к роженице, потому что та закричала особенно громко. Потом еще и еще…
– Боженьки мои, начинается, идет ребятеночек-то, – ощупывая женщину, провозгласила бабка Клавдия.
Ноги у меня подкосились, и я присела на услужливо пододвинутый хозяином дома табурет.
На улице раздались истошные визги, и резкий удар в дверь чуть не снес ее с петель. Я подскочила, а Славосвет метнулся к жене, закрыл ее собой. От следующего удара дверь просто слетела с петель.
– Ужас Господень!!! – заверещала бабка, а роженица издала отчаянный вопль.
На улице потемнело, словно сумерки уже начали сгущаться. На пороге стояли четыре фигуры в монашеских одеяниях, с четками в руках, их лица были скрыты под низко надвинутыми капюшонами балахонов. Они решительно шагнули внутрь, впустив вместе с собой порыв ветра.
Я задрожала, но тут вдруг завибрировал мой амулет – кедровая плашка на груди. И это придало мне сил и решительности.
– Уходите! – воскликнул Славосвет, закрывая жену.
– Молчи! – вдруг проговорил один из монахов.
И Славосвет вдруг потерял дар речи и оцепенел. Он, словно рыба, раскрывал рот, но не мог ни пошевелиться, ни говорить. А потом просто упал на пол. От криков роженицы у меня помутилось в голове.
– Вам и правда придется уйти, потому что я здесь нахожусь для защиты, – дрогнувшим голосом проговорила я, обратив тем самым внимание на себя, – вы не получите этого младенца.
– Ведьма?! – удивился монах. – Да еще и начинающая!
– Неважно, начинающая или нет! – разозлилась я, чувствуя поддержку амулета, греющего грудь. – Лучше уходите сразу!
Бабка Клавдия суетилась около роженицы, подбадривала ее, хотя я чувствовала, что она очень напугана.
– Славосвет… – стонала роженица.
– Все хорошо, – произнесла я в их сторону, – ничего не бойтесь!
И откуда во мне вдруг появилась такая отвага, ведь я совсем не знала, что надо делать!
– Подумай, что ты делаешь, ведьма, – как-то брезгливо сказал монах, – этот ребенок не должен родиться, такова судьба. Помешать этому невозможно.
– Судьба? – воскликнула я. – Вы считаете себя вершителями судеб? С какой стати?
– С той стати, что так предопределено свыше.
– Неправда! Каждое живое существо имеет право на жизнь, а у еще неродившегося никто не имеет права отобрать этот шанс!
– Ты не знаешь, что говоришь. – Монах шагнул в мою сторону, и я напряглась. – Ты не видишь дальше обычного человеческого видения, меришь все обычными человеческими мерками. Знаешь ли ты, что будет, если этот ребенок родится и вырастет?
– Может, я и не так дальновидна, как вы, но я не привыкла загадывать так далеко.
– Ты идешь против Бога уже самой своей сутью, сутью ведьмы, ты – сатанинское отродье! – зло произнес монах, потрясая четками.
Лица его я по-прежнему не видела.
– А вы кто? – спорила я, думая о том, чтоб женщина поскорее родила, тогда ребенок уже будет в большей безопасности. – Хотите убедить меня, что вы – служители Бога, но разве Бог может приказать убить жизнь в самом ее начале?
– Он еще не рожден и не должен родиться, он должен умереть в утробе. – Голос монаха приобретал все более зловещие нотки. – Если он вырастет, он погубит множество людей, он будет злодеем, какого не видел мир. И Бог направил нас помешать этому. Лучше не дать ему родиться, чем допустить множество смертей невинных жертв. Мы видим это, мы призваны выступить против этого, а ты препятствуешь тому, что не способна охватить своим жалким умишком…
Женщина стонала с надрывом, ребенок больше не продвигался, а повитуха старалась как могла. Я вдруг ощутила растерянность: а если все, что он говорит, правда? А вдруг так оно и есть? Не стою ли я на пути у добра, проводя по нему зло?
