Татьяна Устименко - Звезда моей судьбы
Каждое утро чародей обходил вокруг холм, на котором стоял город. Не просто так, а медленно и продуманно — с заклинаниями, поклонами и прочими магическими штучками. Потом он навещал князя, забирал свои пятьсот риелей, сотню разносил по храмам, еще сотню — по школам, третью сотню отдавал больницам, полторы сотни раздавал бедным и недужным, а остальное доставалось его сестре и приемному сыну Жмуре. Чародеи не имели права жениться и иметь детей, поэтому Салахи усыновил племянника и обучал его азам магического искусства. Так проходил день, а вечером чародей снова совершал обход городского холма — ежедневно, в любую погоду, без отпусков и выходных. Жители Джалмера почитали его за святого.
И вот однажды во время вечернего обхода Салахи узрел змееликую богиню Банрах. Стремительной походкой она двигалась к городским воротам. Повелительница выглядела мрачнее тучи, а в ее руках вместо оружия блестели хирургические инструменты. С первого взгляда магу стало ясно, что это не к добру. И тогда он бесстрашно встал перед городскими воротами, преграждая богине дорогу.
— Дай мне пройти, о знаменитый чародей! — потребовала Банрах, скрежеща гнилыми зубами. — В этом городе живет мерзавец, осквернивший мою святыню! Я вне себя от гнева, и месть моя должна свершиться немедленно! Я вырежу его тупые мозги и скормлю их собакам!
— Виновный в святотатстве непременно подвергнется наказанию, — смиренно ответил Салахи, поклонившись до земли. — Но наказание должно соответствовать его вине. Расскажи мне об обстоятельствах этого дела.
— Обстоятельства повергнут тебя в ужас, — взбешенно прорычала змееликая, скальпелем вычищая засохшую под ногтями кровь. — Этот выродок посмел плюнуть на мою статую! На мою самую древнюю статую, старше которой нет во всей округе!
— Да, это тяжкий грех, — печально согласился Салахи, — но только в том случае, если он был совершен умышленно. В противном случае виновный очищается чтением молитв в честь пресветлого Шарро, а оскверненная статуя — золой, водой и пемзой. Тебе нет нужды его убивать: сегодня я совершу все необходимые очищения.
— Он не очистится даже жертвоприношением всех своих коней! — грозно нахмурившись, возразила строптивая богиня: ее сильно разозлило упоминание имени ее старшего брата. — Моя статуя валяется у него в конюшне — уже за одно это его надо четвертовать! Он давно поплевывал на нее, сам того не замечая, но сегодня ему указали на это и предупредили, чтобы он не гневил богиню. Однако подонок ничуть не раскаялся — он расхохотался и сказал: «Плевать мне на Банрах! Мой чародей защитит меня хоть от самих Неназываемых!» И харкнул уже намеренно, пнув мою статую ногой! — Змееликая демонстративно потерла ягодицу.
Чародей, конечно, сразу же догадался, кто является этим закоренелым грешником.
— Плевок и пинок не караются смертью ни в одном из эльфийских городов, — миролюбиво пояснил он. — Прости моего государя, о великая. Я вразумлю его, он покается и впредь станет вести себя более осмотрительно.
— Это абсолютно исключено, — с глумливым смешком отозвалась Банрах. — Я ужасно зла, и я жажду крови. Впусти меня в город! Ладно, я не стану убивать твоего князя — я всего лишь отрежу ему губы, ноги и язык. Это наказание законно, ты не имеешь права ему препятствовать!
— Давай я утолю твою жажду мести и сам накажу виновного, — подкупающим тоном предложил Салахи. — Сегодня я приду в твой храм и принесу себя в жертву тебе. Пусть моя кровь смоет его грехи, и пусть моя смерть послужит ему наказанием.
Богиня застыла в изумлении.
— В своем ли ты уме, чародей? — наконец визгливо вскричала она. — Ты, просветленный, безупречный и праведный, жертвуешь собой ради ничтожества из более низкой гильдии, которое даже не смотрит, куда плюет?
— Я жертвую собой ради себя, — спокойно объяснил мудрый чародей. — Я поклялся своей праведностью, что с моим государем ничего не случится, пока я жив. Если я не смогу защитить его, я буду уже небезупречен. Но он обидел богиню и заслужил наказание. Если я не дам свершиться правосудию, я поступлю неправедно. В обоих случаях мне незачем дальше жить. Но пока государь жив, я могу умереть достойно, не нарушив своего обета. Так возьми же мою жизнь и прости его, если сможешь.
— Будь по-твоему, — согласилась богиня, потрясенная до самой глубины своей злобной души. — Я приму твою жертву и попытаюсь простить твоего глупого князя.
Произнеся эти слова, змееликая растворилась в вечернем воздухе. А Салахи поспешил домой. Дома он повелел приемному сыну Жмуре:
— Сегодня ты принесешь меня в жертву черной богине, дабы спасти нашего государя. Сразу после этого иди к нему в конюшню и соверши обряд очищения над черной каменной плитой, которая там лежит, — это старинное изображение Банрах, подвергшееся осквернению. В дальнейшем проследи, чтобы эту статую перенесли в отдельный храм и оказывали ей особое почтение.
Юноша пришел в ужас, но перечить не осмелился. Они отправились в храм Банрах, где молодой чародей отрубил голову своему приемному отцу и водрузил ее на алтарь. А в это же самое время его мать, родная сестра Салахи, которая осталась дома одна, привязала веревку к потолочной балке и повесилась. Когда Жмура вернулся, его мать была мертва — висела синяя, с высунутым языком, а из ее рта сочилась кровавая пена. Так юноша в одночасье лишился обоих родителей, и горю его не было предела. Не дожидаясь утра, он пошел к князю, разбудил его и рассказал о случившемся.
От ужасных новостей у князя разлилась по телу желчь и помутился рассудок. Он выхватил кинжал, нанес себе восемнадцать ритуальных ран и лишил себя жизни — прямо на глазах у парнишки, который только что убил своего отца, чтобы эту самую жизнь сохранить! Бедняге и без того хватало тяжелых впечатлений, а тут еще эта жуткая смерть, которая и вовсе его подкосила. Тогда молодой человек побежал в храм Банрах и там перерезал себе горло…
Дракон замолчал, провокационно косясь на меня хитро прищуренным глазом. Я сидела молчком, силясь осмыслить услышанную историю и усвоить мораль, в ней заключенную. Беонир, отвесив челюсть, впал в тоску по погибшему магу. И лишь одна Ребекка не повелась на эту душещипательную сказку. Лайил цинично высморкалась и рассмеялась.
— Теперь-то я понимаю, почему у нас всех глупо померших покойников жмуриками называют! — язвительно хмыкнула она, осуждающе покачав головой. — Ибо лишать себя жизни из-за чужой смерти — самое дурное занятие в мире! И родным не поможешь, и себе хуже сделаешь. Тьфу! — сердито сплюнула она. — Глупость несусветная!
Железный философски пожал крыльями и добавил:
