Энтони Райан - Песнь крови
– Войнам конца не будет, – сказал Ваэлин. Так говорила его матушка – точнее, она кричала это отцу во время очередной ссоры. Это было до того, как отец уехал в последний раз, до того, как она заболела. Поутру приехал королевский гонец с запечатанным письмом. Отец его прочел и принялся собирать оружие, и велел конюху седлать его лучшего боевого коня. Мать Ваэлина расплакалась, и они с отцом ушли в ее гостиную, чтобы не ссориться при Ваэлине. Слов отца он не слышал – тот говорил тихо, пытаясь успокоить матушку. Но она ничего и слышать не желала.
– Вернешься – в спальню ко мне не приходи! – бросила она. – От тебя разит кровью, меня тошнит от этого запаха!
Отец сказал что-то еще, все тем же примирительным тоном.
– Ты и в прошлый раз так говорил! И в позапрошлый! – отвечала матушка. – И скажешь это еще и еще раз. Этим войнам не будет конца!
А потом она снова расплакалась, и в доме воцарилась тишина до тех пор, пока отец не вышел от нее. Он мимоходом погладил Ваэлина по голове и сел на приготовленного для него коня. Когда он вернулся, четыре долгих месяца спустя, Ваэлин заметил, что родители спят в разных комнатах.
После трапезы настало время службы. Блюда и тарелки унесли прочь, и все сидели молча, пока аспект зачитывал догматы Веры – отчетливым, звонким голосом, разносящимся по всему залу. Невзирая на мрачное настроение, Ваэлин обнаружил, что слова аспекта, как ни странно, воодушевили его: они напомнили ему о матушке и о силе ее Веры, от которой она ни разу не отступилась за все время своей долгой болезни. Ваэлин мимоходом спросил себя, отправили бы его сюда, если бы она была жива – и абсолютно уверенно ответил, что она бы этого нипочем не допустила.
Завершив чтение, аспект велел им предаться молчаливым размышлениям и возблагодарить Ушедших за их благодеяния. Ваэлин обратился к матери, сказав ей, как он ее любит, и попросил не оставлять его в грядущих испытаниях. Он с трудом сдержал слезы.
* * *Похоже, первым правилом орденом было, что самым младшим всегда достается самая противная работа. А потому после службы Соллис отвел их в конюшню, где они четыре часа выгребали навоз. Потом пришлось возить этот навоз в тачках на компостные кучи в огородах мастера Сментиля. Сментиль был очень высокий человек, который, похоже, не умел говорить и объяснял им, что от них требуется, лихорадочно размахивая перепачканными в земле руками и издавая странное, гортанное мычание, с помощью которого он давал понять, правильно они делают или нет. С Соллисом Сментиль общался иначе: с помощью сложной системы жестов, которые Соллис, похоже, понимал с ходу. Огороды были огромные: они занимали не меньше гектара земли за стенами и состояли из длинных ровных грядок с капустой, репой и прочими овощами. Там же был маленький садик, обнесенный каменной стеной. Поскольку на дворе был конец зимы, мастер как раз обрезал деревья, и одним из дел, которые поручили мальчишкам, было собрать обрезанные ветки на растопку.
Волоча корзины с растопкой в цитадель, Ваэлин решился задать мастеру Соллису вопрос:
– Мастер, а почему мастер Сментиль не говорит?
Он был готов получить в ответ удар розгой, но Соллис лишь косо взглянул на него. Они еще некоторое время шли молча, прежде чем Соллис ответил:
– Лонаки отрезали ему язык.
Ваэлин невольно содрогнулся. О лонаках он слышал – о них все слышали. Минимум один меч из коллекции его отца был привезен с войны с лонаками. Это были дикие люди, которые жили в горах далеко на севере и частенько совершали набеги на хутора и деревни Ренфаэля, грабя, насилуя и убивая с веселой свирепостью. Иногда их называли «люди-волки», потому что, по рассказам, у них росла шерсть и клыки, и они пожирали плоть своих врагов.
– А почему же он еще жив, мастер? – спросил Дентос. – Мой дядя Тэм воевал с лонаками, так он рассказывал, что они пленных живыми не выпускают.
На Дентоса Соллис посмотрел куда более косо, чем на Ваэлина.
– Он бежал. Он отважен и находчив, орден может гордиться им. Ну, довольно болтать!
Он хлестнул Норту розгой по ногам.
– Не волочи ноги, Сендаль!
После хозяйственных работ снова настал черед упражнений с мечом. На этот раз Соллис исполнял последовательность движений, а они должны были повторять за ним. Если кто-то ошибался, он заставлял их со всех ног бегать вокруг поля. Поначалу они только и делали, что ошибались, и им пришлось порядком побегать, но под конец правильно у них получалось уже чаще, чем неправильно.
Соллис объявил отбой, когда небо начало темнеть. Они вернулись в трапезную и поужинали хлебом с молоком. Разговоров было почти не слышно: все слишком устали. Баркус отпустил несколько шуточек, Дентос рассказал еще одну байку про своего очередного дядюшку, но никто особо не слушал. После ужина Соллис заставил их бегом подняться по лестнице в спальню и выстроил их, запыхавшихся, усталых, изнемогающих.
– Ваш первый день в ордене подошел к концу, – сказал он им. – Согласно уставу ордена, утром вы можете уйти, если хотите. Дальше будет только тяжелее, так что подумайте хорошенько.
И оставил их одних отдуваться при свете свечи и думать о завтрашнем утре.
– Как вы думаете, тут яйца на завтрак дают? – спросил Дентос.
Позднее, когда Ваэлин ворочался на своей соломенной постели, он обнаружил, что не может заснуть, несмотря на усталость. Баркус храпел, но уснуть мешало не это. Его мысли были поглощены колоссальной переменой, которая произошла в его жизни всего за один день. Отец отказался от него, сунул его в это место, где бьют и учат умирать. Очевидно, что отец ненавидит его, желает, чтобы это напоминание об умершей жене не попадалось ему на глаза. Что ж, он тоже умеет ненавидеть. Ненавидеть нетрудно, ненависть поможет ему выстоять, если любви матери окажется недостаточно. «Верность – наша сила»! Он беззвучно, насмешливо фыркнул. «Пусть верность будет твоей силой, отец. А моей – ненависть к тебе!»
Кто-то плакал в темноте, роняя слезы на соломенную подушку. Кто это был – Норта? Дентос? Каэнис? Не поймешь. Всхлипывания звучали заброшенным, бесконечно одиноким контрапунктом к размеренному, похожему на скрип пилы храпу Баркуса. Ваэлину тоже захотелось расплакаться, захотелось пролить слезы и упиться жалостью к себе. Но слез не было. Он лежал без сна, беспокойно ворочался, сердце так отчаянно колотилось от сменяющих друг друга приступов ненависти и гнева, что мальчик подумал, будто оно вот-вот прорвет ребра. Его охватил ужас, от ужаса сердце заколотилось еще отчаяннее, на лбу выступил пот, грудь залило потом… Это было кошмарно, невыносимо, надо выйти отсюда, убраться отсюда подальше…
