Маргит Сандему - Вьюга
– Боже избави! – содрогнулся Калеб. – Увидимся позднее! Виллему, предложи Доминику поесть.
– Нет, благодарю, – ответил Доминик. – После моего приезда сюда я ничего иного не делаю, только ем. Если так будет продолжаться, лошадь по дороге домой запротестует.
Виллему показала свою комнату с гордостью. Элистранд был оборудован и меблирован на широкую ногу, в соответствии с указаниями Александра Паладина. Поместье было выдержано в стиле барокко, который любил Александр, с резными украшениями на лестничных перилах, солидной мебелью и пухленькими херувимами, парящими на потолке.
Виллему выбросила их своей комнаты старую давящую мрачную тяжелую кровать с балдахином, а вместо нее поставила новую, прочно прикрепив ее к стене. Доминик не смог усмотреть в этом современного стиля, наоборот, это был старый крестьянский стиль, но он был согласен в том, что комната оборудована со вкусом. Цвет домотканых ковров хорошо гармонировал с белыми деревянными стенами, стульями легкого испанского стиля. Она выпросила их для себя в Гростенсхольме.
Кровать была прочно встроена в красивую резную деревянную конструкцию. Вход в нее был небольшим. Это производило весьма приятное впечатление. Но служанки жаловались, что убирать кровать очень трудно.
Виллему показала рукой на верхний край кровати:
– Здесь я хочу сделать надпись, – весело заявила она. – И, конечно, какой-нибудь орнамент. Думаю, надо написать так: «Здесь спит самый счастливый человек в мире».
– Боже упаси, – пробормотал Доминик, едва сдержав смех. – Ты хорошо все взвесила? Подумай о тех, кто будет спать здесь после тебя! Он может оказаться ужасно несчастным человеком. И слова твои будут звучать прямым издевательством.
Виллему в замешательстве укусила большой палец. Потом встрепенулась снова:
– Я напишу так: «Здесь спит самый счастливый человек в мире, Виллему Калебдаттер Элистранд из рода Паладинов, Мейденов и Людей Льда».
Он не мог согласиться с тем, что дополнение улучшит текст.
– Ты можешь стать несчастной сама, – напомнил он ей.
– Я всегда буду счастлива, – уверенно завила она.
– В тебе для противного заложены все предпосылки.
– Что ты имеешь в виду?
– Твой склад характера. Сейчас ты счастлива. Но ты отдаешься полностью всему, что делаешь. Поэтому твои горести, к несчастью, будут такими же большими, как и твоя радость.
Виллему стала серьезной.
– Так говорила и прабабушка Лив. Ты очень умен, – продолжала она с жалким упреком. – Пророчествуешь, словно птица несчастья. Но, что же мне написать?
– А если что-нибудь из Священного Писания? Это принято повсюду.
– Библейское? Зачем это мне?
– Там можно найти блестящие мысли. Например: «Самым великим из всего является любовь».
– О-о! – воскликнула она с энтузиазмом. – Это прекрасно! Это и напишу!
Затем она задумалась.
– А не будут ли такие слова свидетельством бесстыдства? Помещенные над кроватью?
– Не думаю, что автор их имел в виду любовь такого рода, – ответил Доминик, блестя своими желтыми глазами, а Виллему запылала от смущения.
– Пойдем в гостиную, – чересчур бодро предложила она. – Отец скоро вернется.
«Господи, сделай так, чтобы он уже был здесь, – подумала она. – Может быть, мое поведение снова станет естественным».
Молодой Тристан как околдованный уставился на очаровательную девушку, стоящую перед ним. Гудрун с милой улыбкой протянула ему шерстяную куртку, быстро отвела свои покрытые паршой руки, чтобы он не успел их рассмотреть.
– Я нашла ее в амбаре, но не знала точно, чья она.
В действительности же она сама спрятала его куртку, чтобы он пришел за ней.
– Я провожу Вас немного, Ваша Милость, – мягко произнесла она и медленно двинулась рядом с ним.
Тристан вел лошадь за собой на поводу, не отрывая взгляда от Гудрун. Она, глубоко засунув руки в карманы юбки, шла, легко покачивая бедрами. Одетая в простую белую блузку и черную юбку с лямками через плечо, и с разноцветной тканой лентой в пышных волосах, она выглядела весьма аппетитно.
Жгучую ненависть она прятала глубоко в себе.
– Ох, сегодня вечером я должна пойти в хижину пастуха, принести оттуда для зимы несколько вещей, – жалобно вздохнула она. – А я так боюсь темноты!
– Эта хижина принадлежит Черному лесу? – удивленно спросил Тристан. – Та, что находится так высоко в горах?
– Горы еще выше нее, – звонко рассмеялась она. – Хижина недалеко отсюда.
– Почему тебе не пойти туда днем?
– У меня много работы, Ваша Милость. Фу, как страшно идти вечером!
Тристан основательно и надолго задумался. Мысль его работала медленно.
– Я… Может быть, мне позволено будет сопровождать вас? – Может, он сейчас слишком спешит? Это прелестное лесное существо повернется к нему спиной из-за его настойчивости.
– Нет, ах, Ваша Милость, Вы не можете себе позволить этого! Я простая деревенская девушка, и Вам не подобает такого.
Тристана охватило волнение, на что она и рассчитывала.
– Нет, уверяю Вас, я буду очень рад помочь Вас. И не называйте больше меня «Ваша Милость», меня это очень смущает. Вам не следует меня бояться, фрекен Гудрун, у меня самые благородные намерения. Только проводить вас, там в глуши я не причиню вам зла.
Гудрун вынуждена была наклониться, чтобы скрыть душивший ее смех. Бояться? Этого щеночка? Этого напыщенного маленького графа! Оставить метку на всю его жизнь!
Но это должно произойти в темноте. Дневной свет давно уже не является ее другом.
– Хорошо, если Вы настаиваете, господин, то я Вам очень благодарна, – сказала она и присела в глубоком книксене. – А сейчас, я думаю, мне следует вернуться домой.
Они договорились о месте встречи. Тристан хотел на прощанье поцеловать ей руку, но она быстро вырвала ее и убежала, словно лесной звереныш.
Переполненный восторженного ожидания, Тристан поскакал домой в Элистранд.
Виллему нервничала. Доминик уехал обратно в Липовую аллею, день клонился к вечеру.
– Виллему, перестань метаться по комнате, словно курица-несушка, – сказал Калеб. – Неужели не можешь спокойно посидеть хотя бы минуту.
– Нет, я… пойду прогуляю Принца. Ему необходимо побегать по лужайкам.
– Не давай ему только гоняться за овцами!
– Принцу? Хотела бы я повидать овцу, с которой он может справиться.
Старый охотничий пес спокойно бежал рядом с ней, когда она спешила через луга к опушке леса. Бесцельно она бродила там в течение двух часов, переходя с одного наблюдательного пункта на другой до тех пор, пока вечерние сумерки не прогнали ее домой.
– Виллему, – с улыбкой произнес Калеб, когда она вернулась. – Бедная собака полностью измотана!
