Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент
От тележки с рыбой в нашу сторону крикнули и помахали руками. Брат Жак сказал добродушно:
— Надо идти работать. А то поговорить мы все любим. Даже без вина.
— Ну, — сказал я, — вино будет. Настоящее, церковное.
Он посмотрел с недоверием, я лишь загадочно улыбнулся. Вообще-то почти любое вино создано монахами, начиная от шампанского и всевозможных ликеров и кончая уже не вином, а грогом, глинтвейном, ромом и виски, но среди обывателей утвердилось мнение, что только кагор считается церковным вином, раз им причащают в церкви. Так что угощу их для начала кагором.
Похоже, местные монахи, не довольствуясь простой рыбной ловлей, разводят рыбу в искусственных прудах, так называемых садках, видно по тому, какие отборные рыбины на тележках, все одинакового размера и откормленные так, как никогда им не удается отожраться в диких условиях…
— Брат паладин!
Я оглянулся, меня торопливо догоняет брат Альдарен, помощник самого елемозинария отца Мальбраха.
— Приветствую тебя, брат, — сказал я приветливо. — Как спалось?
Он ответил с горделивой кротостью:
— Я эту ночь не спал.
— Ого, — сказал я, успев вовремя проглотить шуточку насчет горячих потных баб. — Работал?
— Молился, — сообщил он. — Лежал на полу перед распятием, раскинув руки крестом, и просил заметить меня, скромного слугу Божьего…
— Зачем? — спросил я с удивлением. — Ты какой-то язычник… Создатель наш велик, не знал? Он видит все и всех, слышит даже топот ног муравья, бегущего за добычей! Предполагать у него тугоухость — кощунство, брат.
Он вздрогнул, сказал испуганно:
— Но молитва же… чтобы Господь услышал?
— Он и так слышит, — заверил я, — даже мысли! Предполагать иное — умалять его величие. А молитвы… что молитвы? Они для того, чтобы самому лучше понять и сформулировать, что же в конце концов хочешь. Ты чё хотел хрюкнуть?
— Совместная трапеза, — напомнил он. — Присутствуют все, кроме тяжело больных. И все гости.
— Для меня как бы честь, — сказал я высокопарно. — Веди, брат, здесь нам не грозит попасть в жаркие и цепкие лапы распутных, но веселых дев…
Он вздрогнул и торопливо перекрестился, а затем еще и забормотал молитву.
— Вот так, — сказал я поощряюще, — а можно и еще тише.
Он сказал слабо:
— Молитвы… молитвы в самом деле помогают весьма как бы не совсем так, как ждут. Это только слова. А вот ночные бдения перед алтарем…
Я спросил осторожно:
— А есть разница?
Он кивнул.
— Огромная. В молитве просишь, чтобы Господь выполнил за тебя какую-то черную или тяжелую работу, а в бдении раскрываешь свою душу, копаешься в ней, высвечиваешь все темное, что еще осталось, а его всегда много, и не просишь Господа за тебя что-то сделать, а спрашиваешь совета, как самому сделать эту работу быстрее и правильнее.
— И что, — спросил я, — помогает?
Он взглянул на меня с иронией.
— Я понимаю ваше недоверие, брат паладин. Но разве не так брат Целлестрин получил святость?.. Более того, открою вам, как человеку, что пришел и скоро уйдет, некоторые наши отцы через бдения обрели дар творить чудеса… перед которыми брат Целлестрин просто щенок.
Я охнул.
— Через бдения? Самосозерцания?..
— Инквизиционное самосозерцание, — уточнил он. — Ведь можно самосозерцать спокойно и бесстрастно ради самого самосозерцания, но если смотреть внутрь себя с неистовой страстью выжечь слабости и укрепиться духом, то… некоторым удается. Эти люди, не буду называть их имена, в самом деле способны сдвинуть горы.
Я смотрел потрясенно.
— Брат Альдарен… вы меня удивляете зело. Я вам почти верю, а это весьма нечто.
— А я вижу, — проговорил он медленно, не сводя с меня испытующего взгляда, — вы сами уже рветесь пройти, хотя еще не отдаете себе отчет, обряд посвящения и суровый период бдения!
— Да? — переспросил я в полном смятении. — Не знаю, вы правы. Я об этом не думал, но когда такие возможности… хотя бы шанс… гм, творить чудеса одним щелчком пальцев…
Он окинул меня чуть скептическим взглядом, дескать, чудеса делают не так, вдруг глаза его чуть расширились, а брови полезли на середину лба.
— Брат паладин, — вскричал он тоненьким голосом, — что это у вас?
Его палец обвиняюще указывал на мою рясу, где навершие рукояти меча оттопыривает ее характерным бугорком.
— Мои атрибуты, — ответил я с достоинством, — как у вас, скажем, тонзура. Ибо я весьма паладин!
Он воскликнул:
— Брат паладин, мы в мирном храме!.. Имеет ли смысл вам не расставаться с мечом? Это же оскорбление для Храма, нашего монастыря и всех здесь обитающих!
— Милый братец, — проговорил я медленно, — я ценю твою заботу о Храме и целомудренности монахов. Но как ты не можешь пойти по Храму голым, так и я не могу без меча. Рыцарь без меча уже голый.
Глава 5
Зал для совместной трапезы велик и просторен, однако же упрощен до того предела, когда скромность вот-вот перейдет в свою противоположность, ибо скромностью гордиться можно еще как, даже не гордиться, а гордыниться.
Я с тоской взглянул на стену, там должны бы красоваться различные мечи, топоры, молоты, кинжалы, мизерикордии, а на стене слева — луки, арбалеты, пращи… но, увы, с обеих стен смотрят только строгие лики святых.
Правда, в самом дальнем конце прямоугольного зала стена отдана под деревянные скульптуры. Я сконцентрировал зрение и рассмотрел мощно и красиво вырезанные фигуры как святых, так и противников: вот смерть с косой в костлявой руке скелета, у нее королевская корона на голове, оскаленные зубы, ниспадающий с плеч плащ, скрепленный на груди золотой пряжкой с большим рубином, — как же у нас у всех вкусы схожи.
Святая Дева с младенцем в руках, похожим на уменьшенную копию взрослого человека, ну да, еще не научились искусству пропорций, три коленопреклоненных мужика… судя по ослику рядом, волхвы, что пришли в конюшню поклониться Иисусу.
А вот еще зубчатая стена, с которой бородатые люди сбрасывают камни на огромного змея, что ползет себе мимо, только поглядывает наверх с обидой…
Правила этикета придуманы монахами, это я знал раньше, а сейчас убедился, когда смирно прошел к столу строго вовремя, как и предписано уставом. Иначе, дескать, пренебрегу молитвой, читаемой перед вкушением, а это не просто нарушение этикета, но даже этики.
С вымытыми под присмотром других монахов руками я встал перед указанным мне за столом местом и в молчании ждал аббата. Аббат, очень-очень древний старик, невысокий и с неприметным лицом, явился буквально через минуту после того, как вошли гурьбой последние из монахов, помолчал мгновение и начал дряблым скрипучим голосом читать De verbo Dei.
