Марина Дяченко - Преемник
– Что-то случилось? – неуверенно предположила Тория.
Эгерт двинулся через весь кабинет – так крадется барс, узревший в зарослях пятнистую спинку лани. Тория на всякий случай отступила под защиту письменного стола:
– Полковник, здесь храм науки!
Эгерт походя перемахнул через маленькую тележку на колесиках. Раскрытая книга на верхней полке испуганно всплеснула страницами.
– Полковник, брысь!
Солль ловко обогнул громаду письменного стола и очутился там, где Тория стояла за мгновение до того – но где ее уже не было, потому что, быстрая как ручеек в свои почти сорок лет, госпожа профессорша укрылась за высоким креслом:
– Караул! Незаконное нападение на мирных поселян!
Эгерт аккуратно уложил второе кресло на бок – чтобы противнику негде было спрятаться. Тория возмущенно завопила; некоторое время прошло в безжалостном преследовании улепетывающей жертвы – но полковник Солль так последовательно выкуривал беглянку из-за шкафов и портьер, что в конце концов изловил ее.
Строгая прическа Тории несколько пострадала.
– Это не по правилам… – отбивалась профессорша. – Сейчас же отпусти несчастную женщину.
– Я сделаю ее счастливой.
– Прямо здесь?!
– Где застигну.
– Полковник, что ты де… Сумасшедший Солль, сумасшедший, отпусти, иначе лекции…
– Лекции? – удивился Эгерт.
– Сорвутся… – блаженно выдохнула Тория в его смеющиеся глаза.
– Сорвутся лекции! – прошептал Эгерт в благоговейном ужасе. – Сорвутся!
Тогда она закрыла глаза, чтобы не видеть его лица, чтобы только чувствовать губами его губы, скулы и глаза. Ее ноздри раздувались от запаха Эгерта – запаха дома, свободы и спокойствия, дочери и сына; и Луар, и Алана унаследовали частичку запаха его кожи, это был лучший из известных ей ароматов.
– Давай сорвем лекции, – прошептал его голос в ее темноте.
– Имей совесть! – простонала она, наступая остроносой туфелькой на его мягкий ботфорт. – Это… нельзя, кабинет же!
Его руки чуть разжались, и ей пришлось сделать над собой усилие. Еще одно усилие за без малого двадцать лет супружества; почти двадцать лет Тория сражалась сама с собой – поразительно, как хрупка маска добропорядочной профессорши, если от одного прикосновения этого человека, ее полковника, ее Эгерта, ее мужа, вся выдержка и вся ученость уходит, как вода, обнажая на дне ее натуры неистовую, ненасытную, страстную желтую кошку…
Она задержала дыхание. Нельзя. Кабинет ее отца. Никогда.
В ту же секунду к запаху Эгерта примешался другой – запах свежевыпеченной сдобы. Удивленная, она открыла глаза – и оказалась лицом к лицу с румяной круглой булкой. Мордочка булки испещрена была веснушками маковых зерен.
– Утоли плотскую потребность, – серьезно попросил Эгерт. – Твоя плоть голодна, потому что почти не завтракала. Я пришел, потому что знал – жену надо кормить вкусно и вовремя, только тогда она…
Тория разломила булку пополам и половинкой ее заткнула Эгерту рот. В какой-то момент она чуть не вспомнила, как много лет назад она протянула Соллю, своему заклятому врагу, такую же булку – потому что он был голоден и несчастен; она готова была вспомнить об этом – но не вспомнила. В ее жизни были вещи, которые она забыла навсегда.
Эгерт расправился с булкой в считанные секунды. Тщательно вытер с губ белые крошки и черные зернышки мака; улыбнулся:
– Пусть будут лекции. Сегодня. Пусть твои студенты бледнеют от зависти к твоему мужу… Я ухожу, Тор.
Уже в дверях он обернулся:
– Наш осенний пикник… ты помнишь?
Она кивнула.
– Луар хочет пригласить комедиантов. Пусть?
Она снова кивнула – слова Эгерта скользнули мимо ее сознания. Она смотрела, как он шагает через порог, как светлые волосы на затылке касаются ворота куртки, как закрывается за его спиной тяжелая дверь.
Какие там, светлое небо, лекции.
* * *Флобастер задумал авантюру – испросить у городских властей разрешения играть в городе всю зиму. Я слышала, как он шептался с Барианом, кому следует дать взятку и какую; по денежным делам Флобастер иногда советовался с Барианом, и только с ним.
Я тихо обрадовалась – кому охота скитаться по зимним дорогам в компании простуженных волков, изображать фей на голодный желудок и обмахиваться веером, в то время как нос синеет от холода; нет, на зиму любая труппа ищет пристанище – и что, если нашим пристанищем окажется не сеновал в глухой деревне, а какой-нибудь чистый дворик в стенах большого города!
Флобастер, однако, хмурился и морщил лоб, из чего я заключила, что дело это не простое и взятку придется давать немалую. С утра Флобастер надел свое лучшее платье (из «Игры о чародее»), Бариан нацепил шпагу и оба удалились в неизвестном направлении, оставив нас в растерянности и робкой надежде.
Парламентеры вернулись к обеду, и от одного взгляда на их хмурые лица всякая надежда приказала долго жить. Раздраженный Флобастер бранился, а Бариан, наоборот, молчал; только после наших долгих и униженных просьб он выдавил из себя, что южане нас обошли – похоже, им покровительствует влиятельная особа, и потому бургомистр позволил им поставить палатку на рынке и давать представления до самой весны. Флобастера с Барианом и слушать на стали – зачем городу целых две бродячие труппы?
– Даже денег не взяли, – заключил Бариан горько. – Что им наши гроши… Эти, вот, угодили какому-то – он за них замолвил… А мы не угодили, значит…
Я молча ушла к себе в повозку, села на сундук и укусила себя за палец. Никто из нашей труппы не знал, что известнейший в городе человек хохотал, как бешеный, над «Фарсом о рогатом муже» – и даже подарил мне монетку! Я могла бы стать героиней, явившись к господину Эгерту Соллю с просьбой о помощи; думаю, он не отказал бы. Вместо этого я сижу здесь, в сырых холщовых стенах, и грызу собственные руки: сама виновата! Кто ж заставлял меня насмехаться над Соллевым сыном, справлять малую нужду в колодец, из которого потом придется пить!
В какой-то момент я хотела рассказать все Флобастеру – но сдержалась. Слова, которые придется от него услышать, я с таким же успехом могу сказать себе сама.
Делать нечего; теперь, трясясь от холода в чистом поле или скучая в душном деревенском кабаке, я буду, по крайней мере, знать, за что наказана. Впрочем, впереди осталась еще неделя городской жизни; я со вздохом поднялась со своего сундука и принялась перетряхивать костюмы.
Незадолго до вечернего представления случилась еще одна неприятность. Перед подмостками, наскоро сооруженными прямо на улице, собирались уже первые зеваки – и один из них, тощий галантерейщик, положил глаз на Муху.
