Галина Гончарова - Сестра (СИ)
ВЛАС — градообразующее предприятие, эту компанию по кустам размотают. А она….
Так все равно ж умирать…
— Вам и дальше ничего не грозит, — пожал плечами альбинос. — Вы просто заснете здесь и проснетесь уже там. И будете жить дальше. На самом деле, вам бы еще многие позавидовали — получить новую жизнь, ничего не давая взамен.
— Так‑таки и ничего, — усмехнулась Софья. — Давайте посчитаем на пальцах? Я оказываюсь в теле одного из моих далеких предков — Романовых, так?
Кивок альбиноса.
— Буду в нем жить и радоваться жизни. И никаких заданий?
— Сонечка, а как мы сможем проконтролировать их выполнение? — усмехнулась Пелагея. — Тут дело в другом. Будущее — понятие нестабильное. Здесь и сейчас мы не можем видеть развилку, мы осознаем их только когда поворачивать поздно. Если в результате ваших действий ветка будущего, на который вы будете находиться, станет более устойчивой, то наша, рано или поздно сольется с ней. И мы сможем переступить порог, совместной энергии на это хватит.
— А хватит ли вашей энергии, чтобы отправить меня туда, не знаю куда?
Софья била наугад и вопросы задавала — лишь бы спросить, но… Сейчас она видела, что дело тут не в кучке придурков, о нет. Одни сережки в ушах рыженькой девушки стоили бешеную сумму, таким бриллиантам место было в Эрмитаже, а не в частных руках.
Все было серьезно, а значит — и отнестись к вопросу надо было по — деловому.
— Вполне, — индиец чуть поклонился. — Госпожа София, эта церковь стоит на старом месте силы. Тут когда‑то служили древним богам, а потом христиане стали приносить жертвы… мы воспользуемся накопленным.
Софья кивнула.
— ладно. Суть я примерно поняла. Посмотреть, в ком я окажусь, а там — не фиг думать, прыгать надо.
Люди переглянулись. Судя по всему, она угадала. Инструкций ей не давали потому, что сами не представляли всей цепочки событий. Окажешься там — и валяй, гуляй!
Чтоб вас… крышей накрыло!
— тогда давайте, запускайте машинку, — распорядилась Софья. — Нечего тянуть.
Компания заулыбалась и расступилась. Софья сглотнула неожиданно вязкую слюну. Посреди церкви стоял старый даже на вид каменный алтарь. Черная плита выглядела бешено древней.
— Раздевайтесь и ложитесь.
Женщина посмотрела на Пелагею, на остальных… все были смертельно серьезны.
— А шубу подстелить можно?
— Зачем?
— Так камень же, холодно, — огрызнулась Софья. — Вы мне почки и недержание лечить будете?
Судя по взглядам, такие мелочи ее уже беспокоить были не должны.
Уроды…
Софья мрачно скинула шубу прямо на пол, разулась, встала на мех и принялась раздеваться без малейшего стеснения. А что? Пусть им будет стыдно!
Последними на пол полетели лифчик и трусы — и женщина направилась к алтарю. Кое‑как влезла, заложила руки за голову, закинула ногу на ногу…
— Извините…
Японец мягко, но непреклонно помог женщине принять позу жертвенной овцы. Привязывать ее не стали, колоть и таблетки предлагать — тоже, это внушало надежды. Ладно.
Даже если она что и застудит — все равно это не трагично. Месяца три — четыре…
Вся гоп — компания ненадолго исчезла, а потом они появились вновь. Все в белых балахонах, из‑под которых торчали босые ноги. Все со свечками в руках. Не церковными, нет. Это были свечи — аристократы, явно сделанные не конвейером, из белого воска….
Интересно, они их зажигалкой поджигать будут — или трением огонек добудут?
Ирония оставалась последним барьером Софьи на пути истерики — и женщина использовала ее по полной программе. Но зажигалка не понадобилась.
Альбинос вытянул вперед руки, прищелкнул пальцами — и…
Свечи загорелись сами. Софья поежилась.
Мужчины и женщины окружили алтарь, вытянули руки вперед — и заговорили.
Медленно, мерно, монотонно, в унисон, не замолкая ни на минуту, на каком‑то странном языке…
Это определенно был язык, просто Софья его не знала. Но… что‑то было в этом далекое от шутовства.
Они говорили — и Софье казалось, что где‑то раскручивается стальная пружина. Где‑то, в неведомой дали, чудовище открывало глаза, присматривалось к ней, пробовало на вкус… страшно… очень страшно.
* * *Пелагея нервничала, хотя и не могла понять, что не так.
Софья?
Да что может эта курица!? Хотя… говорила она странно. И держалась — тоже. Но может, она просто нервничает? В такой момент многие женщины — стервы.
Неладное Пелагея почувствовала, когда они начали заклинание. Все было просчитано заранее, и сила, вложенная ими, и сила, полученная от места… но когда заклинание начало раскручиваться — все пошло не так!
Пелагея не ощутила момента, когда из ведущих — они стали ведомыми.
Страшная сила подхватила их, понесла, и остановиться, выйти, разорвать заклинание уже не смог бы никто. Она видела удивленное лицо Джиневры, побелевшие от страха глаза Шона, понимала, что все идет не так — но КАК!?
Тело женщины на алтаре начинало светиться. Сначала по нему просто пробегали световые волны, потом Софья засветилась целиком — и от ее тела начало отделяться нечто… прозрачное… душа.
Уже никто не мог говорить, Джиневра и Михаил упали на колени — заклинание тянуло силы из своих творцов и оставалось только молиться, чтобы их хватило. А то ведь и жизнь высосет…
Страшно…
* * *Софья уже не чувствовала ни боли, ни холода.
Что бы с ней не происходило — это было здорово. Она ощущала себя молодой, здоровой, сильной, ее переполняла энергия, хотелось смеяться, летать, петь, но встать она почему‑то не могла.
Попробовала — и вдруг с ужасом поняла, что…. отделяется от тела.
На алтаре лежала оболочка. Пустая, неинтересная, старая. Софья расхохоталась, глядя на людишек вокруг. Теперь она все понимала, теперь она знала.
Они хотели отделить душу от тела и направить в прошлое — у них это получится.
Получилось бы с Сонечкой, но она‑то не Романова! Заклинание пошло не так — и теперь оно пило силы из своих творцов, набирая их достаточно, чтобы перебросить Софью — куда?!
А, неважно. Будем надеяться, у того тела не будет опухоли в мозгу. А эти тринадцать… а их не жалко!
Любой, кто берет на себя ответственность повелевать чужими судьбами, тем более судьбами миров, должен быть готов за это заплатить. И дорого заплатить.
Кровью, жизнью, судьбой… Софья знала, что когда заклинание завершит свою работу, эти люди будут стерты из мира. Земля брала свою плату — и плата эта была высока. Жалость? Сострадание? Но от нее уже ничего не зависело.
Она, наконец, увидела перед собой светящуюся арку — и рванулась вперед что есть силы. И оказалась — в темноте.
Вокруг была ночь. Глухая, страшноватая, беспросветная. Софья подалась чуть вперед — и вдруг в темноте начали загораться звездочки.
