Стимпанк! (сборник) - Блэк Холли

– Ни единому слову не верю, – молвил он. – Ни на секундочку.

– Но я это видела!

– Я думаю, Единый Бог оставляет некоторые вещи на решение нам. Он дает тебе откровение, а что с ним делать дальше – уже твой выбор. Я могу сказать, что надеюсь увидеть в реке, – улыбнулся он.

– И что же? – Я изо всех сил старалась не разреветься.

– Вот это, – прошептал он.

Начался дождь. Джон Баркс накрыл нас плащом и поцеловал меня снова – на этот раз в губы, и никакие часы, никакие шестеренки не сравнятся со сладостью этого поцелуя. Я даже поверила в то, что он сказал – что мы можем попробовать изменить свою судьбу, – и забыла испугаться.

– Да, – сказала я и поцеловала его в ответ.

Вот о чем я думала, пока мы с Дивными Девами собирали синюю крапиву и потом – извлекая из нее малюсенькие молнии и подсаживая их в Энигму. И пока я смотрела, как иголочки света устремляются, змеясь, к стеклянному фиалу с сывороткой, во мне шевельнулась какая-то новая надежда, и перед глазами встало видение мастера Кроуфорда – о посланнике, о мессии, который придет и освободит разум человеческий от пут времени. Может, это Дивным Девам суждено принести нам свободу? А ключом к двери станет Энигма? Мозг щекоткой заполонили мысли о полетах взад и вперед сквозь прошлое и будущее, и на сей раз я не спешила оттолкнуть их. Единственной слетевшей с уст молитвой теперь стало: «Ну, пожалуйста…» – а крошечные искры тем временем шныряли в механизме.

Вот синяя крапива добралась до флакона. Сыворотка забилась в своей клетке. Вторая стрелка на циферблате дрогнула. Я закричала, чтобы Девы немедленно шли сюда. Через мгновение они уже набились в мастерскую и, затаив дыхание, слушали, как Энигма тихонько жужжит новой жизнью.

– Девочки, кажется, у нас снова есть часоворот, – сказала Колин.

Дальше мне, по идее, нужно было срочно отправляться на рандеву с шефом.

В общем, я не пошла.

На следующий же день мы проверили Энигму на почтовом поезде. Это был коротенький состав местного сообщения, тихо пыхтевший через равнину, но для практики годился и он.

– Ну, поехали… – пробормотала Колин, и нервы у меня только что не зазвенели, натянутые, как на ворот.

Колин согнула руку и нацелила циферблат на поезд.

За мои недолгие шестнадцать лет со мной случилось несколько потрясений, и зрелище Энигмы в работе было одним из крутейших. Длинные плети света ринулись вперед и остановили поезд надежно, будто длань Единого Бога. Машинист за окошком казался восковой фигурой – насколько я могла судить, он вообще не двигался. Дивные Девы взошли на борт. Там не было ничего, кроме мешков с почтой, так что они ничего и не взяли, только чуть-чуть переодели машиниста – так, шутки ради. Вот бедняга удивится, обнаружив на себе кальсоны наизнанку и фуражку козырьком назад. Когда свет отпустил поезд и тот снова покатился вперед, лицо у парня было весьма озадаченное. Мы так гоготали, что я подумала, еще чего доброго шахтеры под горой услышат. Но отбойные молотки продолжали свой заунывный рев, им и дела до нас не было. Но и это еще не самое лучшее! А самое лучшее – то, что, пока я ковырялась в механизме, мне каким-то образом удалось растянуть время работы до цельных восьми минут. Я усовершенствовала Энигму! Я обставила само время!

Когда мы вернулись, на подоконнике мастерской, надувшись, сидел голубь. Я вынула у него из клюва свиточек и развернула. Шеф сообщал дату и место нового свидания и приказывал не манкировать обязанностями. Я швырнула бумажку в печурку и села за работу.

К тому времени, как мы взяли шестичасовой в следующую пятницу, время работы Энигмы увеличилось до десяти минут.

Высокопреподобный Джексон говорил, что между святым и грешником пролегает бритвенно-тонкая грань. В те долгие дни, что я провела с Дивными Девами, грабя поезда и все глубже проваливаясь в чары Энигмы, я не только пересекла ее, но и углубилась далеко в новые земли. Очень скоро я почти забыла две свои предыдущие жизни – с Верующим и с Пинкертонами. Теперь я была Дивной Девой, ничуть не хуже других, и, кажется, так было всегда. Сказать по правде, в моей жизни не случалось дней счастливее – с тех самых пор, когда я гуляла под крапивой с Джоном Барксом. Как будто у меня снова появилась семья, только без Ма, вздыхающей всякий раз, как ты забудешь перепеленать кого-то из младших, и без Па, снимающего ремень, чуть ему только почудится, что ты слишком остра на язык. Утром мы гоняли верхом по пыльным равнинам, распуская по ветру волосы, пока они не вставали копной, как алый мох. Мы старались перещеголять друг друга, хотя ежу было понятно, что Жозефина в этом деле лучшая. Но мы все равно ужасно веселились, соревнуясь, и главное, никто не цыкал зубом, что леди так себя не ведут. Фадва натаскивала меня в стрелковом деле, заставляя палить по жестянкам, и хотя никто не сомневался, что снайпер из меня аховый, я отлично справлялась – и под «отлично» я подразумеваю, что вполне могла сшибить банку, не пристрелив ближайшую лошадь. Жозефина научила меня обрабатывать раны камфарой, чтобы отвести заражение. Аманда любила подкрасться и напугать до уср… в общем, как следует напугать. После этого она валилась от хохота наземь и тыкала пальцем: «Святые небеса, ты бы видела сейчас свое лицо!» – и каталась, держась за бока, пока мы тоже не принимались ржать. По ночам мы играли в покер, ставя краденые брошки против грабленого золота. Проигрыш не значил для нас ничего – всегда найдется еще один поезд или дирижабль. Игра обычно шла до тех пор, пока не проигрывала Аманда – а обычно так и случалось: игрок из нее был никакой. Тогда она швыряла на стол карты и наставляла винительный перст на того, кто ее обчистил.

– Да ты жухаешь, Колин Фини!

Колин, ничтоже сумняшеся, сметала выигранное к себе на колени и лишь затем поднимала взгляд:

– Только так можно преуспеть в этом мире, Мэнди!

Как-то ночью мы с Колин ушли в холмы над шахтерским поселком. Мы сели на холодную землю, чувствуя дрожь отбойных молотов, все ищущих, ищущих золото в недрах горы и не находящих ничего. Звезды бледно светили из-за пылевых облаков. Над нами медленно шел посевной корабль, посверкивая сквозь мглу длинным бронзовым носом.

– Сдается мне, для нас есть и что-то большее, – сказала Колин через некоторое время.

Если бы рядом сидел Джон Баркс, он бы непременно вставил что-нибудь на тему, какое все красивое, какое все…

– Да, так себе планетка, – согласилась я.

– Я вообще-то не об этом.

Она скатала земляной шарик и запустила его вниз по склону. Он развалился, не добежав до низу.

Первый раз это случилось по чистому недоразумению. Я все терзала Энигму, секундочка за секундочкой наращивая время, но за предел десяти минут выйти никак не могла, хоть ты тресни. Нет, аппарат отлично работал, время в поезде останавливалось, и Девы теперь могли не так торопиться, но вот что реально не давало мне покоя, так это вдруг мы сами можем, подобно бусинкам четок по нити, странствовать сквозь время. Внутри Энигмы имелся Циферблат Временно́го Замещения. Я крутила его крошащиеся стрелки так и сяк, разбирала механизм, потом собирала обратно двенадцатью разными способами, и все без толку. Наконец я обратила внимание на крошечный вращающийся шпундель, соединявший стрелки в центре. Понятия не имею, что такое щелкнуло у меня в голове и подсказало взять малюсенькое пульсирующее волоконце синей крапивы и сунуть его прямо туда, в середину, но только именно это я и сделала. А потом запустила стрелку все быстрей и быстрее по циферблату и – рука у меня гудела, как от укуса губожука – направила Энигму на себя. Я ощутила толчок, а потом услыхала, как Жозефина звонит в колокольчик к ужину. Такого просто не могло быть: я взялась за инструменты в два пополудни, а ужинать мы раньше шести не садились. По полу мастерской ползли длинные тени. Вполне себе шестичасовые. Четыре часа куда-то делись. Может быть, я их проспала? Нет, по крайней мере, не стоя и не в ботинках.

Маленькие синие молнии шныряли у меня внутри, словно я вся превратилась в одну сплошную синюю крапиву. Я сделала это!