Карен Налбандян - Полюби, Маруся, Феаноринга
Обзор книги Карен Налбандян - Полюби, Маруся, Феаноринга
Полюби, Маруся, Феаноринга
Ой, стоит на полке банка творога
Белого, как будто мыли мылом
1
"…В северо-западном Арноре низкая облачность с осадками, ветер северо-восточный, пять-десять метров в секунду".
— Лорик, а давай бросим всё и махнём на Нурнон. Представляшь: бархатный сезон, пальмы, солнышко…
Тот, кого назвали Лориком, молча смотрел в окно. Аннуминас заметало. Билась на улице белая муть, сквозь которую едва-едва пробивался свет уличного фонаря.
— Хорошо бы… — Лорик наконец отошёл от окна, — жаль только, Марусь, не выйдет. Работа. Начальство совсем сцепление с реальностью утратило, требует проект сдавать к двадцатому.
Он открыл холодильник, мрачно осмотрел пустые полки. Пусто и чисто, лишь ютилась где-то на второй полке большая банка с творогом.
— А ничего серьёзнее?
— Лорик, ты же сам говорил, что тебе худеть надо.
— Надо… Марусь, переключи, а? На второй гондорский. Там сейчас новости будут. Посмотрим и спать. Завтра вставать барлог знает когда.
Маруся — рыжая, полноватая — переключила телевизор, хотела что-то сказать, и осеклась.
"…ской шахте обнаружен камень, предположительно являющийся легендарным Сильмариллом древности — одной из главных исторических реликвий древнего Средиземья. Для изучения находка доставлена в алмазный фонд Гондора в Минас-Тирите".
— Ска-а-азки. Давай, Лорик, лучше в кино пойдём… Лорик, ты куда? Тебе же вставать рано.
— Я не ложусь.
Голос был низким ровным и незнакомым.
— Лорик, тебе нельзя выходить в такую погоду. У тебя же астма!
— Уже нет.
Он подошёл к вешалке, стряхнул её и все висевшие на ней пальто, шубы и куртки, после чего крепко ухватился за торчащий из стены толстый штырь, потянул. Движения его были такими экономичными и неживыми, что Марусе начало казаться, что в её уютной квартирке разворачивается боевая машина.
Штырь безо всякого видимого сопротивления поддался и пошёл, оставив в стене огромную развороченную дыру. Посыпались на пол куски цемента и штукатурки — а в руке Лорика тускло блестел метровый узкий клинок. Лорик обтёр остатки краски с рукояти
— Лорик, ты ведь не собираешься никого убивать?
На этот раз машина среагировала с заминкой.
— Не собираюсь? Почему? Впрочем… — пауза — впрочем, на сей раз да — не собираюсь. Спасибо!
— Лорик, возьми хоть шарфик, простынешь — Маруся кинулась к гардеробу, роняя всё подряд отыскала шарф — тёплый, мохеровый, выбежала в прихожую и так и замерла с ним в руках — на пустой лестничной клетке.
2
— Он идёт сюда, Ваше Превосходительство. Мы не в силах его остановить.
Президент Федеративной Республики Арнора и Гондора — высокий, импозантный мужчина в безукоризненном костюме — поморщился.
— Вы говорите так, будто это не человек, а по крайней мере армия.
— Я бы предпочёл армию. Армии невидимыми не бывают, и воевать с армиями мы умеем.
— А ваш спецназ? Все эти скорые на курок мастера мифриллового пояса? Они что, не стреляли?
— Стреляли. Он прошёл и сквозь них. Ваше Превосходительство, если он тот, что мы предполагаем — то стаж боевых действий там приближается к десяти тысячам лет.
Президент смотрел вниз. Отсюда, из окна известного всему миру Круглого кабинета, открывался фантастический вид на раскинувшийся под ним мегаполис — от небоскрёбов Пелленора — и до самого Осгилиата.
Он помолчал. Потом кивнул:
— Хорошо. Во избежание лишних жертв…разрешаю эвакуировать Белую Башню…
3
Картину он охватил сразу, как оказался внутри: горчичные береты, человек двадцать — лучшие из лучших. Два десятка направленных на него стволов. Два замаскированных снайпера. Пулемётчик. И короткий толстый ствол «Перегрина» у самого виска Маруси.
— Бросай оружие! — (Квенья? Армия держит военных переводчиков с мёртвых языков? Да ещё таких шустрых? Боевая машина ощутила лёгкое удивление), — Я знаю твои взгляды на проблему заложников…но может хоть бабу свою пожалеешь, а?
Он медленно разжал ладони.
Два автомата с грохотом упали на пол.
— Руки за голову! Я сказал, руки за голову!
Он послушно поднял руки. Меч в заплечных ножнах сам лёг в ладонь.
В следующую долю секунды стреляли все, но уже это не имело значения — стоявший у входа, как показалось командиру горчичных, вдруг размазался в пространстве, заполнив сразу весь объём комнаты. И почти тут же сконденсировался вновь. Было тихо. Только сыпалась штукатурка с изрешеченного потолка, да корчились полу горчичные береты — переломы, ушибы, сотрясения, пара пулевых ранений — но жить будут все. Хуже других пришлось командиру.
— Можешь перевязать, — кивнул человек с мечом одному из спецназовцев, деловито осматривая клинок. Отразив несколько десятков пуль, лезвие, изрядно раскалилось — но в остальном было в полном порядке — Кисть упаковать не забудьте, лёд в холодильнике. Через минут пять можете эвакуировать, — и обращаясь персонально к командиру, добавил:
— А взгляды за столько лет можно и пересмотреть.
Он подошёл к огромной круглой двери. Звонким, молодым голосом пропел несколько тактов странной, почти детской песенки. И сорокатонная плита из мифрил-вольфраммового сплава, со всеми своими запорами и секретами — дрогнула и поползла.
4
Сильмарилл был там. Он протянул к нему руку — и замер.
Теперь, столько тысяч лет спустя Камень уже не поражал чёткостью граней. Потускневший, в царапинах, теперь он больше всего смахивал на простой кусок мутного стекла.
И только его свет оставался тем же. И в этом свете возвращалась память.
…Звон клинков. Мечущийся свет факелов. Хруст позвонков часового — плохо, наверное умирать на следующий день после такой победы.
Ночь после Великой битвы. И они с братом — последние солдаты разбитого отряда — готовятся принять бой со всей армией Валар. Спиной к спине — умереть в славной битве с мечом в руке и Сильмариллом в другой, прикрывая спину брата — такая смерть стоит того, чтобы жить.
И Голос: "Не стрелять. Пусть идут".
Битвы не получилось. Умереть не получилось. Оставалось жить — не как воинам, а как заурядным ворам и убийцам.
А потом — пришёл стыд. Страшный, обжигающий. В свете камней не оставалось места для лжи — даже для лжи во спасение.
Когда спрашивает сердце
Как ты ему ответишь?
Кровь в Альквалондэ. Дым пылающих кораблей. Кровь. Смерти — тысячи смертей. Теперь он переживал каждую из них — и с каждой из этих смертей умирал целый мир. Дагор Дагорат повторяющийся раз за разом — тысячи раз. Кто выдержал бы это? Можно было умереть — или сойти с ума. Он ушёл в безумие. Безумие подарило забвение.
