Валерий Атамашкин - Избранный. Печать тайны
Обзор книги Валерий Атамашкин - Избранный. Печать тайны
Валерий Атамашкин
Избранный. Печать тайны
Пролог
— Турек, я не играю по чужим правилам.
У короля слезились глаза. Турек до крови прикусил губу.
— Я знаю, брат, я все знаю, но…
— Но?! — взревел король. — Что но? Ты хочешь, чтобы я отдал ребенка? — Грозный взгляд короля метал молнии, желваки ходили взад-вперед. — Не бывать этому! Сами Боги подарили мне малыша!
Турек задумался, его рука скользнула по плечу брата. Пальцы сжались. На гневный взгляд брат отвечал брату холодным спокойствием.
— Ты уверен что это твой сын? — спросил он.
Они долго смотрели друг другу в глаза. Никто не смел моргнуть. Лишь часы настойчиво, удар за ударом, маршировали по циферблату. Перед глазами Турека стоял древний как само мироздание обряд. После рождения наследника, ребенка ложили в корзину и опускали в океан. Считалось, что тот ребенок, которого морская волна выбросит обратно на берег достоин престола. Ребенка короля, в корзине подхваченной волнами, унесло в океан. По королевству был объявлен траур. Однако на третий день волны выбросили на берег корзину. В ней лежал малыш. На плече ребенка отпечаталась черная как смола метка, которую поначалу приняли за родовое пятно. Тогда все думали, что наследник вернулся.
Турек понимал, что король не ответит.
— Ты должен! — сказал он.
Взгляд без толики сомнений пытался проникнуть королю в душу. Могучий владыка не выдержал и отвернулся. Свеча на столе горела в полумраке и освещала маленькую комнату. Глаза короля блестели. Он смотрел в окно, широкая могучая грудь содрогалась немыми рыданиями.
— Я не могу, — тихий голос обогнул комнату.
Турек остался недвижим.
— Совет прав.… Это пророчество, Халиф.
Колыхнулось пламя свечи.
— Марионетки, — прошипел владыка, голос обжигал твердостью. — Марионетки, глупцы. Неужто им не понять истины?
— Ты не прав, брат. Пророчество! Ты же сам не раз перечитывал главы «Вех» — Турек врезал кулаком по столу. — Никто из них не перечил королевской воле! Никогда! Ты думаешь, им легко дался приговор?
Король не ответил.
— Марекон лично ходатайствовал за отложение дела во втором заседании.
— Бред! Это ничего не могло изменить, — вздохнул Халиф.
Турек кивнул.
— И мы оба это прекрасно знаем. Это судьба.
Халиф печально улыбнулся.
— Этот ребенок… Он судьба. Он дал смысл моей жизни, спас престол. Когда я нашел его на берегу, то не знал, что все обернется так. В нем сила, брат. В нем. Он нем может умереть, — по суровому лицу повелителя скатилась слеза и затерялась в густой бороде. — Рок ждет каждого, — добавил он задумчиво. — Он меченый, брат. Мой сын — меченый.
Турек почесал бороду. Он видел, как мучился брат.
— Есть понятие, но нет четких рамок. Нет рамок, значит, есть простор.
Король наморщил лоб, а Турек скрестил руки на груди и уставился в одну точку. Повисло молчание. Тихо тикали часы, которых никто не слышал. Турек замер.
— Есть простор, но нет понимания, Халиф, — он кивнул, пальцы забарабанили по столу. — А если есть понимание… — Турек похлопал короля по плечу. — Все будет хорошо, мой брат. Я знаю выход, Халиф.
* * *Палящее солнце лениво спряталось за горизонтом, и дышать стало легче. Неожиданно проснувшийся ветерок хлопал настежь распахнутыми окнами и теребил шторы на третьем этаже в небольшой комнате, служившей кабинетом. Сквозняк, гуляя по комнате, то и дело перебирал листочки на столе. Грузного вида старик, с солидным, спрятанным под столом пузом, торопливо накрывал бумаги папками, дабы они не разлетелись вокруг или, чего доброго, сквозняк не сдул их на улицу. Но проснувшийся ветерок не собирался сдаваться, и на пол спланировал первый лист, на котором рукой старика были записаны кое-какие пояснения по одной из заявок. Толстяк беззвучно выругался, а затем уже вслух добавил.
— Так дело не пойдет.
Кряхтя, он поднялся из-за стола и на своих маленьких, коротких ножках засеменил к оконным проемам, чтобы закрыть ставни на щеколды. Очередной рабочий день клонился к концу. Толстяк задернул шторы и улыбнулся.
— Вот и все, — прошептал он. — Так и справляемся. М-да, — выдавил он.
На вид ему было около семидесяти лет. Он был маленького роста, с короткими руками и ногами, аккуратно зачесанными назад волосами и большим носом, необычайно сочетающимся с широким красным лицом и желтыми зубами. Где-то в волнах морщин плавали маленькие озорные глазки. И что самое удивительное — старик не был гномом, о чем можно было бы подумать, увидев его впервые, а был, самым что ни на есть, обычным человеком. Поэтому, каждое утро он брился нарочито тщательно, дабы показать, что не имеет даже намека на бороду.
Он поправил деловой костюм и скользнул взглядом по часам.
— Вот и еще один день долой, а как вас осталось мало, — прошептал толстяк и вздохнул.
Ловким движением старик зажег огниво и запыхтел трубкой, с наслаждением втягивая ароматный дымок. Свободная рука нащупала на столе кружку с чаем, старик отпил и отрыгнул. Сложный денек выдался, ничего не скажешь. Заявлений непочатый край, полсотни отказов. И перебором дырки не закроешь, да и всем не угодишь. Так что хочешь, не хочешь, а ждать до следующего года придется. Он присвистнул. Впрочем, работа была, есть и будет. Хотя, подобру-поздорову, прием детишек был закончен еще вчера. Он покосился на край стола. Там лежала целая кипа бумаг. Старик застонал. Ужасно не хотелось работать, а времени до пяти осталось совсем чуть-чуть.
— Пятнадцать минут ничего не изменят, — выдавил он.
Руки потянулись к бумагам, и вся куча оказалась в ящике стола с короткой надписью «Работа». Где-то не хватало печати, где-то подписи, а где-то и полновесного объяснения в письменной форме о причине отказа…
— Надо бы не забыть про Хопса и Энорье, — сказал он вслух.
Старик отложил два дела в сторону и вытащил из кармана ручку.
— Хопса мы поместим… — он задумался. — На флот, а Энорье пойдет…
Старик посмотрел на лист, где в аккуратно очерченной рамочке хранились названия учебных заведений.
— У механиков перебор, в Дрогне своих хватает. Ага, вот. — Указательный палец остановился на разделе купцов и кузнецов. — Быть ему торговцем.
Старик подписал документы и поставил печать.
— Готово, — он просмотрел другие папки. — Это отказы, завтра разберусь, — буркнул он.
Беглым взглядом, прочесав пол, старик похлопал себя по карманам.
— Ключи на месте, часы на руке. Теперь табличка.
Толстяк бережно отстегнул значок с груди и положил его на стол. «Комиссар-распределитель» гласили буквы, красиво вышитые рукой мастера.
