Джо Аберкромби - Отчаянная
Обзор книги Джо Аберкромби - Отчаянная
Отчаянная
Шай[1] ударила лошадь пятками, передние ноги у той подогнулись, и, прежде чем стало ясно, в чем дело, она и ее седло пожелали друг другу всего самого наихудшего.
Наверху у нее был краткий миг, чтобы оценить ситуацию. Судя по этой краткой оценке, ситуация так себе — и надвигающаяся земля не дала времени подумать еще. Шай изо всех сил постаралась перекатиться при падении — так же она старалась во всех своих неудачах — но вскоре земля ее раскрутила, избила и с глухим ударом бросила в ссохшийся от солнца куст.
Пыль осела.
Она улучила миг, чтобы перевести дух. Потом еще один, чтобы постонать, пока мир прекращал крутиться. А потом еще, чтобы осторожно подвигать рукой и ногой, ожидая характерного удара боли, который бы означал, что что-то сломано, и жалкая тень ее жизни вскоре растворится в сумерках. Она бы даже порадовалась, если б это означало, что она может лечь и больше не убегать. Но боли не было. Во всяком случае, не больше обычного. И раз жалкая тень ее жизни все еще не растворялась, она все еще ждала приговора.
Вся в царапинах и синяках, покрытая пылью, Шай поднялась, выплевывая песок. За эти несколько месяцев она изрядно наглоталась песку, и у нее было мрачное предчувствие, что этот раз не последний. Ее лошадь лежала в нескольких шагах, покрытый пеной бок вздымался, передние ноги были черны от крови. Стрела Нири попала ей в плечо. Недостаточно глубоко, чтобы убить, или даже сильно замедлить, но достаточно глубоко, чтобы рана кровоточила при быстрой езде. А с ее яростной скачкой это убило лошадь так же верно, как стрела в сердце.
Было время, когда Шай любила лошадей. В то время — хотя она считала себя трудной в общении с людьми, и по большей части так и было — она необычайно мягко относилась к животным. Но, то время давным-давно прошло. Нынче в Шай было немного мягкого — ни в теле, ни в разуме. Так что она не стала утешать лошадь своей успокаивающей рукой, и, оставив ее выдыхать последние красные остатки пены, побежала к городу, сначала нетвердо, но быстро разогреваясь. У нее было много практики в беге.
Слово «город», наверное, было преувеличением. Там было шесть зданий, и для двух или трех слово «здание» было бы слишком щедрым. Все из необстроганного дерева и совершенно без прямых углов, высушенные солнцем, обшелушенные дождем, запыленные, скопленные вокруг грязной площади и обвалившегося колодца.
Самое большое здание было похоже на таверну, бордель или факторию — а скорее все вместе. Шаткая вывеска все еще цеплялась за доски над дверьми, но надпись стерлась ветром до нескольких бледных полосок краски. «Ничто, нигде», гласила она теперь. Вверх по ступенькам, через одну; голые ноги заставляли скрипеть старые доски; кипели идеи того, что она будет играть, когда войдет. Какую правду, и какой ложью приправит, чтобы рецепт был наиболее подходящим.
«Меня преследуют!». Задержала дыхание в дверях, стараясь изо всех сил не выглядеть отчаявшейся — на самом деле, выдающихся достижений в этой роли у нее не было ни в этот момент, ни в последние двенадцать месяцев.
«Трое ублюдков!». А затем — если никто не узнает ее по объявлениям об ее аресте — «Они пытались меня ограбить!». Это факт. Не нужно уточнять, что она сама вместе с этими тремя украла деньги в новом банке в Хоммено. И с ними был еще один, ныне пойманный и повешенный властями.
«Они убили моего брата! Они пьяны от крови!». Ее брат был в безопасности дома, где и она бы хотела быть, а если ее преследователи и были пьяны, то, скорее всего, как обычно, от дешевого пойла. Но она бы выкрикнула это с маленькой трелью в горле. Шай, когда было надо, могла выдавать те еще трели. Она тренировалась в этом до тех пор, пока не стало получаться отлично. Она представила посетителей, вскакивающих на ноги, в стремлении помочь женщине в беде. «Они подстрелили мою лошадь!» Следовало признать, не было очень уж похоже, что кто-нибудь, упорный настолько, чтобы жить здесь, бросится в тяготы рыцарства, но может хоть однажды судьба протянет ей руку успеха.
Однажды это точно случится.
Она осторожно прошла в дверь таверны, открыв рот, чтобы подать байку, и замерла.
Там было пусто.
Никого и ничего, и уж точно, черт возьми, никаких рук успеха. В пустом общем зале ни следа мебели. Узкая лестница и балкон вдоль левой стены; двери сверху зияли пустотой. Светлые щели всюду, где восходящее солнце отыскивало множество прорех в раскалывающихся досках. Возможно, лишь ящерица убежала в тени — в которых не было недостатка — и невиданный урожай пыли, сереющей на всякой поверхности, залезшей во все углы. Мгновение Шай стояла, моргая, затем бросилась назад по шаткому крыльцу и побежала к следующему зданию. Когда она толкнула дверь, та свалилась с ржавых петель.
Здесь даже крыши не было. Не было даже пола. Лишь голые стропила и беспечные розовеющие небеса над ними, а снизу голые балки и земля, в точности такая же бесплодная, как и земля на много миль снаружи. На обваливающемся колодце нет веревки. Не видно никаких животных — за исключением ее мертвой лошади, которая лишь подчеркивала смысл.
Шагнув назад на улицу, теперь, когда ее зрение было не затуманено надеждой, она увидела. В окнах не было ни стекол, ни даже вощеной бумаги.
Это был высушенный труп города, давно мертвого.
Шай стояла в этом покинутом месте, на голых ногах, и порывалась убежать куда нибудь, но не знала куда. Одной рукой она обхватывала себя, а пальцы на другой дрожали и дергались. Она кусала губу и быстро всасывала воздух через щель между передними зубами.
Момент был хреновый, даже по последним меркам. Но если она что и выучила за последние несколько месяцев, так это то, что всегда может стать еще хреновей. Оглянувшись туда, откуда приехала, Шай увидела поднимающуюся пыль. Три маленьких серых следа двигались по серой земле.
— О, черт, — прошептала она, и сильнее куснула губу. Достала столовый нож из-за пояса и вытерла маленькую полоску металла о грязную рубашку, словно это могло как-то уравновесить шансы. Шай говорили, что у нее богатое воображение, но даже если и так, сложно было представить более бесполезное оружие. Она бы рассмеялась, если бы не была на грани плача. Теперь она подумала, что в последние несколько месяцев она слишком часто была на грани плача.
Как до этого дошло?
Вопрос скорее для брошенной девчонки, чем для рецидивиста, за которого назначена награда в четыре тысячи марок. Но все же, она не прекращала его себе задавать. Та еще отчаянная преступница! Она стала экспертом по части отчаяния, но прочее оставалось загадкой. Горькая правда была в том, что она отлично знала, как до этого дошло — так же, как и всегда. Одна беда вплотную следовала за другой, так что она просто отскакивала от них, стукаясь, как мотылек в фонаре. Второй обычный вопрос вплотную следовал за первым.
