Игры богов - Анисимов Александр

Александр Анисимов

Игры богов

Пролог

— Эй, хозяин, налей-ка еще пару кружек!

Толстяк с раскрасневшимся от хмеля лицом громко рыгнул и ударил кружкой по столу. Добротно сработанный дубовый стол жалобно крякнул от такого непотребства. Где ж видано, чтоб так по благородному дереву лупили? Хотя это еще что: не нож — и то хорошо. А иной раз, бывает, и головой кто-нибудь справно пригнанные доски приласкает. Пьяного раззадорить легко, а усмирить — тут уж не до шуток, как бы беды не вышло.

— Хозяин, дьявол в твои кишки! — нетерпеливо прокричал толстяк, не дождавшись ответа. — Не за то тебе добрые люди платят, чтобы ты их жаждой томил. Верно я говорю?

Сидящие рядом нестройно загалдели, то ли одобряя, то ли хуля слова подвыпившего толстяка. Впрочем, и не было ни у кого желания связываться ни с ним, ни с хозяином харчевни — себе дороже выйдет. Толстый Некус не последний человек в округе, и на пути у него вставать опасно, не заметишь, как битым будешь, а то и вовсе найдут тебя с перерезанным горлом в затхлой воде придорожной канавы. Нет, с Некусом опасно шутки шутить — не тот он человек. Да и Райфе, хозяин здешний… Человек он веселый и острое словцо любит, но уж если заденут его или, не дай Боже, против его воли что сотворят — быть беде. Ни себя он в обиду не даст, ни прислугу, ни гостя, если того без вины лупить станут.

Хозяин харчевни редко сам ввязывался в пьяные драки, полагаясь, как правило, на плечистых вышибал, но уж если выходил из себя, то тут пощады не жди — рука у него была тяжелая. О силе Райфе ходили легенды: рассказывали, что мог он поднять над головой сорокаведерный бочонок вина, однако сам Райфе хвалиться не любил.

— Поучился бы ты, Некус, вежливости у других гостей, — пророкотал Райфе, выходя из-за двери за стойкой, что вела к спуску в погреб, и, шумно охнув, поставил на пол пару бочонков, которые держал на широченных плечах.

— Но-но, чертов прихвостень, ты не очень-то распаляйся, — откровенно нарываясь на ссору, погрозил Некус волосатым пальцем и захихикал. Смех у него был надтреснутый и необычайно высокий, будто и не боров жирный смеется, а рыбачка простуженная. Давно уже из-за этого смеха ходили по городу шутки, будто бы Некус и мужик только с виду, будто исповедует он какую-то нездешнюю веру, вот и позволил совершить над собой непотребство. И хоть знали все, что нехолощеный он — часто видели Некуса с той или иной кабацкой девкой, — а все равно: прилипло к нему накрепко прозвище — Мужебаб.

— Не ты запрягал, не тебе и понукать, — хмуро отозвался Райфе, утирая выгоревшим на солнце синим платком мокрый лоб. — Еще тебе налить? Так зачем меня тревожишь? Кругом прислуги полно. Вот когда свечереет и гостей битком набьется, тогда уж и я помогать выйду. А пока, будь любезен, не гневись, не позорь доброго имени пустой склокой. Сейчас пришлю к тебе кого-нибудь.

— Не твоим вонючим губам имя мое марать! — взвизгнул Некус и, взмахнув рукой, снова треснул пустой кружкой по столу. Железные обручи, стягивающие кружку, от удара лопнули, и в кулаке буяна осталась одна деревянная ручка.

Райфе нахмурился:

— Кружка стоит пять анго. Тебе придется заплатить, а не то в следующий раз велю не пускать тебя дальше порога. Не по-хозяйски, конечно, терять постоянных посетителей, но за спокойствие, как ты знаешь, всегда приходится платить.

Сидящие вблизи Толстого Некуса люди с опаской отодвинулись от него подальше, не желая быть втянутыми в никому не нужную ссору. Некус явно не желал удовлетвориться обычной словесной перепалкой, затеваемой им в харчевне Райфе всякий раз, как только он напивался. Сегодня ему хотелось почесать кулаки, на что он, несмотря на складки жира, опоясывающие его обрюзгшие телеса, был великий мастак. Но Райфе вовсе не желал потакать Некусу и подливать масла в огонь — он молча отвернулся, считая разговор законченным.

— Ты что мне спину кажешь, сын шакала! — За неимением кружки толстяк грохнул по столу кулаком так, что посуда на нем подпрыгнула и полетела на пол.

В зале повисла напряженная тишина — это был уже явный вызов. Чем ответит Райфе?

Однако хозяин харчевни и бровью не повел. Продолжая, как ни в чем не бывало, переливать густое темное пиво из бочонка в пузатый кувшин, он произнес:

— Большое блюдо — три анго, тарелка — одна монета. Поберег бы ты лучше свои деньги — даже тебе они достаются непросто. И зачем посетителей пугаешь? Нехорошо, Некус, нехорошо…

Тут бы впору успокоиться толстяку, свести все на шутку, так нет — уж коли втемяшится что пьяному в голову, так и обухом не вышибешь, разве что вместе с мозгами.

— Ты на кого, собака безродная, тявкаешь? Да ежели захочу, так все у тебя тут разломаю! И попробуй только поперек встать или денег потребовать — враз кишки выпущу! Миску ему жалко! Как пес из-за миски трясешься…

Райфе медленно повернул голову. На лице его ясно было написано — еще слово, еще хоть одно слово… Но то ли не понял этого Мужебаб, то ли не счел нужным внять голосу разума — вскочил на ноги и опрокинул дубовый стол.

Вышибалы старались без нужды не связываться с Некусом, но и они предел терпения имели. Из темных углов двинулись они было к центру зала, где бычил шею разошедшийся толстяк, но, наткнувшись на жесткий взгляд Райфе, замерли.

Хозяин вышел из-за стойки и, сложив руки на груди, направился к Некусу.

— Иди-иди сюда, чертов выкормыш, — радостно поманил его Мужебаб, вытягивая из-за пояса короткую дубинку — излюбленное оружие ночных татей, любителей подкрадываться со спины. В широкую часть дубинки, предварительно высверленную, как водится, был залит свинец. Разбойничья дубинка — бесчестное оружие, настоящие воины и в руки-то ее не возьмут, побрезгуют.

Райфе остановился в нескольких шагах от Некуса.

— Шестнадцать анго, — медленно и с расстановкой произнес он. — Шестнадцать анго за разбитую посуду и семь за то, что тебя проводят до дому. Времена нынче неспокойные, как бы чего не вышло.

Все дружно охнули. И вправду, более сильного оскорбления и придумать было трудно. Предложить мужчине, пусть и изрядно перепившему, сопроводить его до дому, и это днем, когда солнце еще не зашло…

Рявкнув, Некус вскинул дубинку и попытался прямым ударом проломить Райфе голову. Однако хозяин харчевни имел богатый опыт по части подобного рода потасовок. Он поднырнул под руку толстяка и, перехватив ее чуть ниже локтя, попытался свалить Некуса на пол. Кто бы другой от такого рывка кубарем покатился на землю, но толстяк только крякнул и, оттолкнув Райфе, освободил руку.

Вышибалы вновь повскакивали со своих мест и даже вытащили из-за поясов длинные, оплетенные свиной кожей палки — иное оружие им применять возбранялось, — но Райфе вновь остановил их взглядом.

Некус же, воспользовавшись тем, что противник позволил себе отвлечься, дабы усмирить ретивых помощников, провел неожиданную атаку. Дубинка с размаху ударила хозяина харчевни в грудь. Однако в последний момент Райфе удалось уклониться, и дубинка, вознамерившаяся пробить грудину, лишь скользнула по ребрам. Но и такой удар был более чем чувствителен. Райфе охнул и немного осел. Ободренный удачей, толстяк оскалился и занес дубинку для нового удара. Он был уверен, что сломал противнику как минимум пару ребер и тот теперь не опасен.