Дарья Кузнецова - Песня Вуалей (СИ)
Мир боги и маги восстанавливали сообща. Разрушители убирали то, что восстановлению не подлежало, и давали место под создание нового. Целители заботились о состоянии простых людей и остальных магов. Материалисты поднимали новые горы, леса, города и прокладывали реки. А Иллюзионисты делали то, на что не хватало сил остальных, и до чего никак не доходили руки богов. Один из них, например, аккуратно расставил созданные богами луны вокруг мира так, чтобы они не столкнулись.
Так что, можно считать, поиски мои с первой же книги увенчались успехом, а Тахир оказался прав. Наверное, прав во всём, и именно правильность применения собственной магии, а не особенности дара, объясняла долгожительство некоторых Материалистов и Целителей. Непонятно только, когда и почему в Доме Иллюзий были подменены ключевые понятия? И хотелось бы разобраться в этом вопросе, только, боюсь, мне на такое не хватит ума или как минимум знаний. Потому что я даже примерно не представляла, с какой стороны браться за выяснение интересующих меня обстоятельств. Может, спросить у Дагора совета?
На этой мысли я вздохнула — когда ещё тот Дагор появится! — и погрузилась обратно в чтение. Мало ли, вдруг что-нибудь ещё интересное попадётся.
Дагор
Важных дел у меня на сегодня было два. Тех самых, которые безотлагательные и с которых следовало начать, а всё остальное — по мере возможности. И начать я решил с визита в скорбящий дом Юнуса Амар-ай-Шруса для разговора с безутешными родственниками.
Дом скорбел как-то… неубедительно. На пороге встревоженно мялся смутно знакомый паренёк в форме; надо думать, оставленный Каримом человек. А мимо него сновали какие-то люди, выносящие вещи, понукаемые звонкоголосой невысокой моложавой женщиной приятной наружности.
— Что здесь происходит? — мрачно поинтересовался я. При моём появлении суета замерла, а женщина уставилась на меня огромными тёмными глазами трепетной лани.
— Ну, так вроде не было распоряжения ничего не трогать, — неуверенно пробормотал смущённый страж.
— Хочу продать всё и уехать, — воинственно задрала подбородок женщина. — Это преступление?
— Нет, что вы, — я пожал плечами. — Я даже вполне понимаю это желание. Но перед вашим отъездом я хотел бы задать вам несколько вопросов. Желательно, прямо сейчас, — мягко попросил я. Моя собеседница как-то очень нервно и даже судорожно вздохнула, но резко кивнула.
— Отдохните полчаса, — велела она грузчикам и кивнула мне, предлагая следовать за ней. — Говорите, — разрешила женщина, когда мы прошли в полупустую гостиную, из которой большую часть мебели уже вывезли.
— Присядьте, разговор может быть сложным, — предложил я, подавая пример и опускаясь на низкий объёмный диван у стены. За моими движениями женщина наблюдала с озадаченно-сочувственным выражением; логика подсказывала, что это из-за ноги. Хозяйка некоторое время помялась, стоя рядом, но всё равно присела. — Да, простите, я не представился. Следователь Дагор Зирц-ай-Реттер, ЦСА. Позвольте объяснить, что именно привело меня в ваш дом… Кстати, а где ваша дочь?
— Она собирает вещи. Вы и с ней хотите поговорить?
— С ней особенно, — кивнул я. — Но начнём, пожалуй, с вас. Я уже в общих чертах в курсе, как именно развлекался ваш покойный супруг. Скорее всего, знаю гораздо больше, чем вы; но я здесь не для того, чтобы открывать вам глаза на покойного или, тем более, в чём-то вас обвинять. К сожалению, таким нехитрым способом он сумел избежать наказания, но вы можете рассказать что-то о прочих его делах и, самое главное, контактах, чем поможете изобличить его сообщников.
— Оставьте мать в покое, — прозвучал от дверей тихий голос. Мы одновременно обернулись на звук.
Судя по всему, это была та самая дочь Юнуса Амар-ай-Шруса. Очень симпатичная девушка с длинными медными волосами, синими глазами и правильными чертами лица. Здоровый цвет лица и румянец на щёчках говорили о неплохом самочувствии, но смущало странное выражение в глазах, трудно поддававшееся определению. Как будто эта девочка видела что-то, недоступное всему остальному миру. И если старшая из женщин на эмоциональном уровне была несколько встревожена моим визитом, но основной частью её заполняло облегчение и надежда на лучшее, то младшая была полна тоскливой обречённости.
— Гайда, что за тон? — нахмурилась мать. — Господин следователь…
— Мам, не надо, — девушка устало поморщилась, как будто это именно она была взрослой и умудрённой жизнью женщиной, разговаривающей с собственным любимым, но не очень умным ребёнком. — Пожалуйста, господин следователь, давайте вы сначала поговорите со мной, а потом, если останутся какие-то вопросы, уже с мамой, хорошо?
— Если вам так будет удобнее, — я пожал плечами. Судя по всему, младшая знала гораздо больше, чем старшая, поэтому я ничего не терял.
— Мам, выйди, пожалуйста, хорошо? — обратилась Гайда к матери, и та, смерив её грустным взглядом, кивнула и вышла. На мгновение я уловил отголоски какой-то старой и неоформленной в осознанные мысли боли. — Этот ублюдок легко отделался, — тихо и как-то не зло, а опять очень устало проговорила девушка, присаживаясь на место матери.
— Увы, — медленно кивнул я, без труда понимая, о ком она. Спорить было глупо; я и сам так думал. — Я правильно понимаю, вы помните гораздо больше, чем ваша мама?
— Взрослые часто забывают, что дети очень много видят. Не всё понимают, да; но им свойственно взрослеть, — глубоко и тяжело вздохнула она. — Он не всегда такой был. Мне было лет пять, когда всё это началось; я тогда не понимала, но очень остро почувствовала, что что-то не так. Маме он подчищал память, но… она вдруг перестала смеяться. Всё вроде бы было по-прежнему, только одна вот эта мелочь. Дети такое хорошо замечают. Первый раз я его застала за «развлечениями» в семь лет. Это была какая-то совсем молоденькая незнакомая мне девушка. Я тогда не поняла, что именно происходит; а он, увидев, что я на него смотрю, только обрадовался. Потом было ещё несколько случаев… Мне теперь кажется, он специально подстраивал всё так, чтобы я его обнаруживала. Ему нравилось, что я видела и что я знала. К счастью, о его развлечениях с мамой я узнала только годам к четырнадцати. Если этих девочек он просто насиловал, то её… — она запнулась, судорожно вздохнув, но продолжила. Глаза девушки оставались сухими. — Над ней он издевался. Ему нравилось, как она плачет, кричит и зовёт на помощь, да ещё каждый раз заново. Кажется, с остальными он просто боялся так развлекаться; они все были Иллюзионистками, поэтому могло не получиться заставить забыть. Он вообще был трусом. И умер трусом.
