Михаил Ахманов - Али Бабаев и сорок покойников
Кроме, разумеется, Бабаева. Не будучи наивным, он, тем не менее, полагал, что в картинной галерее нужно смотреть на стены с развешанными там полотнами, а не топтаться по паркету и не хлестать коньяк. К тому же изучение картин не мешало вникать в разговоры и собирать полезную информацию. Как всякий разведчик высокого класса, он владел искусством заниматься сразу двумя-тремя делами – в данном случае разглядывать одно, а слушать другое.
Перед ним красовались пейзажи и натюрморты Паленого. Их сюжетообразующим моментом была бутылка: бутылка в окружении селедочных голов, бутылка с ядовито-зелеными огурцами, с консервами, с парой стаканов, бутылка на фоне стиральной машины и плошек с чипсами. Бутылку художник выписал очень тщательно, а остальное тонуло в тенях или казалось слегка размазанным; несомненно, то был особый прием, концентрирующий внимание на главном предмете. В пейзажах тоже не обошлись без бутылок – из их горлышек произрастали ветви, усеянные вместо листье опять крохотными бутылочками.
За такое в прежние годы в Магадан ссылали, подумал Бабаев. В лучшем случае, на сто первый километр!
Он навострил уши – мимо проходили два интеллигента, похожие на критиков. Один, скользнув небрежным взглядом по бутылочной роще, сказал:
– Сплошная эклектика. Все вторично, все!
– Увы! Паленый – не Поленов, – согласился другой. – Да и Драпеко с этим Клинским те еще уроды, не говоря уж про Бля-Жигуля…
– Однако Папа Жо придет, – понизив голос, произнес первый. – Он…
Критики удалились, а Бабаев переместился к полотну художника Клинского. Оно называлось «Кто пойдет за Клинским?» и являло толпу голых молодых людей и барышень с унылыми физиономиями, окруживших огромную пивную бутылку – видимо, пустую. Глядя на эту бутыль, Али Саргонович пытался вспомнить, кто же такой Папа Жо, но ничего на ум не приходило. Модный певец? Знаменитый спортсмен? Тележурналист со скандальной репутацией?… Он терялся в догадках.
Из толпы донеслось:
– Сам будет…
Бабаев скользнул поближе к кружку девиц и дам. С бокалами шампанского они стояли под картиной «Черная дыра». Это и была дыра – дырка в полотне, заклеенная черной бумагой.
– Сам будет, – прошелестело снова.
– Неужели?
– Точно тебе говорю!
– Что ему тут делать?
– Он по всем тусовкам шастает. И потом… – тише, однако не шепотом, – Драпеко ведь гомик, а он с «голубенькими» в дружбе.
– И сам… сам тоже?…
– Ну что ты! Просто импотент. Не раз проверено.
– Тут и раза хватило бы…
Дамы захихикали. Сексапильная девица с длинным носиком и основательной челюстью покосилась на Бабаева да так и застыла, пожирая его взглядом. Он поспешил затеряться в толпе. Вслед ему понеслось:
– Ка-акой мужик! Чур, мой! Я первая глаз положила!
Бабаев скрылся в другом зале – в том, где функционировал буфет. Здесь, под картиной «Тусовка», выполненной в стиле «сюр» (розовые полоски, напоминавшие глистов, сине-зеленый фон и подпись «Бей-Жигулев»), болтали два журналиста – один совсем пьяный, другой подвыпивший.
– С-сегодня ч-что за день? – спрашивал труженик рюмки и пера, держась за стену.
– Четверг, – отвечал тот, что потрезвее.
– А п-почему?
– А потому, что вчера была пятница! Мы на вернисаже у Драпеко, идиот! Он из Детей Четверга!
Бабаев сделал вид, что изучает бумажку с ценой в углу картины. Цена кусалась. Чтобы ни говорили критики, Бей-Жигулев задешево не продавался.
Кто-то ущипнул Бабаева за локоть. Основательно так ущипнул пробило даже сквозь тужурку.
Он обернулся. Перед ним была девица – та сексапилка с длинноватым носиком. Вообще-то Али Саргонович считал, что девичий возраст кончается на двадцати годах, но в Москве на это смотрели иначе. Барышне, удостоившей его вниманием, было под тридцать, и этот факт просвечивал сквозь грим не спасали даже декольте, загар из солярия и накладные ресницы. Все это лишь подчеркивало, что перед ним не просто девица, а особа с изрядным опытом.
– Шарлотта Бронтеева, репортер, – представилась Лошадиная Челюсть. – А ты, брюнетик?
– Бабаэв, – буркнул Али Саргоновмч.
Шарлотта стрельнула глазками. Казалось, она ждала продолжения или, возможно, комплиментов, но черты Бабаева не дрогнули. Сейчас он походил на сфинкса – такой же невозмутимый, загадочный и абсолютно каменный.
– Не узнаешь меня, Бабаев? – сказала дева, призывно улыбнувшись. – Я – дрянная девчонка.
– Таких нэ знаю, – ответил Али Саргонович, обошел ее и направился к выходу. После знакомства с шедеврами Детей Четверга настроение у него упало, но хороший ужин мог его исправить.
Шарлотта, однако, не отставала от Бабаева ни на шаг и пыталась пробудить интерес к собственной персоне:
– Я очень дрянная девчонка!
Сухой кивок.
– Я алкоголичка!
Снова кивок.
– Я наркоманка!
Кивок.
– Еще я писательница. Бабаев, ты читал мои книги?
Молчаливое покачивание головой.
– Еще я снимаюсь в порнофильмах. Оральный секс, лесбийские игры и все такое… Но ты не беспокойся, брюнетик, я и с бабами могу, и с мужиками. Хоть с козлами и бульдогами… Разочарован не будешь.
– На тебя, бикеч, [11] даже верблюд не помочится, – сказал Али Саргонович – но, разумеется, на турецком.
Это было ошибкой. Услышав восточную речь, Шарлотта решила, что перед нею нефтяной магнат из Эмиратов и вцепилась в Бабаева обеими руками. Хватка как у краба, не отдерешь, подумал Бабаев и поволок девицу к выходу.
Но до дверей не добрался – толпа внезапно раздалась, и на пороге возник мужчина за пятьдесят, с отвислыми щеками и всклокоченной шевелюрой. Выглядел он слегка потасканным, однако волны энергии так и расходились от него, сотрясая воздух и вгоняя публику в испарину. Можно было ожидать, что он сейчас взорвется словно бомба, или превратится в смерч, или хотя бы кого-то укусит – последнее, судя по лихорадочному блеску зрачков, казалось самым вероятным. За этим типом двигалась свита, дюжина или больше персон, а рядом вышагивал упитанный человечек с бледно-голубыми навыкате глазками, жалкой кнопкой носа и срезанным подбородком. Размахивая руками, всклокоченный что-то толковал упитанному.
– Возможно, Россия станет зоной пассионарного толчка… долетело до Бабаева.
– Насчет толчка верно подмечено, – пробормотал кто-то за бабаевской спиной.
Он наклонился к Шарлотте, морщась от приторного запаха ее духов.
– Эта что за кулсум? [12]
– Бабаев, ты на каком свете живешь? – изумилась дрянная девчонка. – Это же Папа Жо! Наш Вованчик! Я с ним спала… то есть пыталась…
– А полное имя знаэшь?
– Жоров Владимир Маркович, лидер национал-либералов, сообщила Шарлотта. – Большой хохмач! Продажная шкура, импотент, но очень влиятельный.
![Фриц Лейбер - Большое время [= Необъятное время]](/uploads/posts/books/59731/59731.jpg)
