Марк Ходдер - Загадочное дело Джека-Попрыгунчика
Дженни всегда приходила ровно в два и работала до восьми, без перерыва.
Ее родители называли это обучением, миссис Твиддл — работой. Дженни Шепард считала это рабством.
Тем не менее, за полгода она много чему научилась. Теперь она могла так отполировать серебро, что в него удобно было смотреться, как в зеркало; она узнала, как удалять пятна с хлопка и шелка; она ухитрялась так поставить чашки с чаем на поднос, чтобы он оставался в равновесии; она выпекала вкусный хлеб и ловко потрошила рыбу — в общем, она уверенно вела по дому такие дела, о которых раньше даже не имела понятия.
В тот летний вечер, выйдя из дома хозяйки, Дженни чувствовала себя особенно усталой, потому что она, стоя на четвереньках, шесть часов без передышки мыла полы. У нее болело все, что только может болеть, и она хотела лишь одного — бухнуться в кровать.
Воздух был тяжелый и сырой, вонь с Темзы ударяла прямо в нос. Было чуть больше восьми, еще совсем светло, и девушка пошла через парк привычной дорогой. В рабочей одежде ей было жарко и неудобно.
— Дом. Кровать, — твердила она в такт своим шагам. — Дом. Кровать. Дом. Кровать.
В кустах слева кто-то зашевелился.
Наверное, это бродяга нашел тут себе убежище на ночь; сюда никакой полицейский не сунется и не прогонит.
Дженни решила обойти кусты от греха подальше. По дороге, кроме нее, никто не шел.
— Тебе никогда не повредит быть слишком осторожной, — сказала она сама себе, повторяя назидания отца. — Смотри в оба и держи ушки на макушке.
Дом. Кровать. Дом. Кровать.
— Дженнифер Шепард!
Громкий шепот из кустов.
Она остановилась и взглянула туда. Там кто-то маячил. Кто-то в белом.
— Дженнифер Шепард!
Боже! Он зовет ее! Откуда он знает имя?
— Кто там? — спросила она. — Это ты, что ли, Герберт? Играем в разбойников, да? В Дика Турпина?[17] Давай в другой раз! Я умаялась нынче на работе, хочу быстрее домой и в кровать — дрыхнуть!
Она отвернулась и пошла дальше, потом остановилась и крикнула:
— Эй, Дик Турпин! Слышишь, Герберт, проводи меня, а? Ты же настоящий джентльмен. Выходи, пошли вместе!
Молчание.
— Герберт, выходи!
Куст зашелестел.
— Ну наконец-то… — произнесла она.
И в миг остолбенела, разинув рот и вытаращив глаза. Коленки у нее затряслись.
Высоченная нескладная фигура появилась из-за куста и зашагала к ней на длинных, как у аиста, ногах. Голубое пламя играло вокруг черной головы. В три шага фигура оказалась возле нее, присела и схватила ее за плечи.
— У тебя на груди есть родинка? — прошипела фигура.
Дженни хотела вырваться, побежать или закричать, но ужас парализовал все ее тело.
— Отвечай! — прорычало существо. — У тебя на груди, над сердцем, есть родинка, похожая на радугу?
Дом. Кровать. Дом. Кровать.
Между ног Дженни потекла горячая струйка.
Внезапно раздался ужасный вой. Сначала не слишком громкий, он все усиливался, пока не начал рвать ей уши. Существо подняло руку и ударило ее по щеке. Вой прекратился, и только тогда она осознала, что воет она сама.
— Нет! Нет!
— Точно у тебя нет родинки?
— Нет! — заорала она во весь голос, вырвалась из его хватки и помчалась по дорожке с бешеной скоростью, больше не чувствуя никакой усталости в натруженных мышцах. Не чувствуя и не видя вообще ничего.
9 октября 1837 года
Ей было пятнадцать лет, и уже три года она с понедельника по пятницу работала служанкой у своих хозяев.
Всю неделю до выходных она жила, как будто в заключении, и весь ее «тюремный» быт подчинялся трем незыблемым правилам.
Первое: говори только тогда, когда тебя спрашивают.
Второе: встретив хозяина, хозяйку или их сына в коридоре, немедленно посторонись, опусти голову и стой у стены, пока они не пройдут. И не противься, если сын, проходя мимо, «невзначай» проведет тебе рукой по заднице.
Третье: плати из своего кармана за все, что случайно испортишь или повредишь. А Мери Стивенс была неуклюжей девочкой, поэтому роняла и разбивала много чего. «Если так дело пойдет и дальше, — сокрушалась она, — я до конца года вообще ничего не заработаю. И что скажут родители?».
Выходные! Вот чего она ждала! Вот о чем начинала мечтать уже утром в понедельник! А каждую пятницу вечером радостно выбегала из дома своих тиранов на Лавендер-Хилл, мчалась по Кат-Троут-лейн до маленького парка Клепхем-коммон, огибала его и пулей летела на Распберри-лейн, где был дом ее родителей и где ей предстояло провести два счастливых дня.
В прошлую субботу ее братишке исполнилось пять лет, и мать сшила ему красивую солдатскую форму из обрезков, которые они собирали несколько месяцев, а отец вырезал ружье из длинной деревяшки, что нашел на берегу.
Идя по Кат-Троут-лейн, Мери с удовольствием вспоминала выражение самозабвенной радости на лице брата, когда он увидел подарки. Как гордо он маршировал, ну настоящий солдат! А как забавно, по команде отца, вытягивался «смирно»: грудь вперед, плечи назад. Ох, смешной малец!
— Рядовой Стивенс, — произнес тогда отец самым суровым голосом, — почему у вас форма не застегнута? Ее Величество королева Виктория только что взошла на трон и надеется, что бравые солдаты будут служить ее империи верой и правдой! Немедленно приведите форму в порядок! Вам нужны настоящие медные пуговицы!
Брат неуверенно посмотрел на мать.
— Я-я-я… не…
Но тут Мери вышла вперед и сказала:
— Ладно, вояка. Я пришью пуговицы. С днем рождения, рядовой Стивенс! Вот, держи подарок! — И протянула шесть блестящих медных пуговиц.
Мери громко рассмеялась своим воспоминаниям. Хотелось думать о хорошем, а не о предстоящей недельной каторге.
— Мери Стивенс! — позвал хриплый голос из-за изгороди.
Она остановилась.
— Да?
— Ты Мери Стивенс?
— Да, это я, сэр. А вы кто?
Что-то вихрем вылетело сквозь изгородь и оказалось рядом.
Она вскрикнула, повернулась, и тут ей сдавили горло.
На нее в упор уставилось жуткое лицо. Ноги Мери как будто подломились, и она упала на булыжники. Чудовище нагнулось к ней.
— У тебя на груди есть родинка?
Она попыталась закричать, но из горла вырвался только хрип.
— Перестань дергаться, дура! Отвечай!
— Что? — сглотнула она. А потом начала, видимо, от страха, молотить руками и ногами, куда придется.
Чудовище схватило ее за воротник и вздернуло. Ветхое пальтишко разорвалось.
Раздался отчаянный крик.
— Заткнись! — рявкнуло страшилище.
