Ангелотворец - Харкуэй Ник
Потому что пчела не падает.
В шести дюймах от его лица застыли фасеточные глазки из розового кварца; испещренные золотыми прожилками крылья гудят в воздухе. Пчела очень медленно подлетает к Джо и садится ему на нос. Чтобы получше ее рассмотреть, Джо сводит глаза на переносице и невольно морщится. Он готов поклясться, что слышит шорох ее золотых лапок по коже щеки. Я в опасности? Если да, то что делать?
Пчела вновь поднимается в воздух, садится обратно на стол и начинает деловито, по-пчелиному ползать туда-сюда.
Apis mechanica, собственной персоной. Джо наблюдает за ней бездумно: разум занят размышлениями о Мэтью и Дэниеле, а также осознанием, что он неверно истолковывал все, что когда-либо считал правдой.
Мгновением позже пчела вновь поднимается в воздух и принимается жужжать по комнате. Она весело врезается в голову Полли Крейдл, в абажур и, наконец, в окно.
Все начинают разговаривать одновременно, и в этой суете Джо незаметно выскальзывает из комнаты. Пора умыться и проветриться.
Когда Джошуа Джозеф Спорк выходит за дверь дома Полли Крейдл, его охватывает странное ощущение: смесь уверенности в том, что он наконец-то на верном пути, и в том, что он предает друзей. Шагая по улице в густеющих сумерках, сознавая, что он в какой-то степени беглец, он нащупывает сильнейшую духовную связь с отцом, и это чувство превосходит все, что он испытывал ранее. Щурясь, Джо вглядывается в тени, прячется от света фонарей, а когда ловит на себе случайные взгляды прохожих, то смотрит в ответ так злобно, так свирепо, что люди сразу отворачиваются и перестают его видеть. Вернее, усиленно пытаются его забыть. Он садится в автобус, из чистого своенравия сходит на следующей остановке и садится в другой, который доставит его к месту назначения, правда, даст при этом большой крюк. Нет, скорее, движет им не своенравие, а врожденное понимание, что он совершает безрассудный поступок. Значит, действовать надо либо правильно, либо никак. Правильно – то есть по всем канонам Ночного Рынка, тщательно хитря и запутывая следы.
Он чувствует себя живым.
А с другой стороны, он чувствует себя последней тварью. Мерсер-то ладно, переживет: обзовет Джо идиотом, чертыхнется и продолжит спасать мир. А вот насчет Полли Крейдл у него такой уверенности нет. Конечно, физически она не пострадает, но тот факт, что Джо улизнул – с успехом претворив в жизнь прежний план, о котором он подробно рассказал ей после первой неудачной попытки, – обидит ее, и он это понимает, и она поймет, что он понимал, но все равно сбежал, и это расстроит ее вдвойне. Джо не сожалеет о своем решении. Тут дело вовсе не в желании публично покаяться. Кровные узы не выбирают. С другой стороны, пренебрегать тем, что случилось между ним и Полли, тоже нельзя. Они совпали, как детали головоломки, и возникшее между ними чувство не ограничивается тем, что Джо по-прежнему ощущает ее запах на своей коже. И все-таки он отчаянно пытается не давать ему ни названия, не определения.
О том, что Полли может однажды стать его женой, что она – и он – смогут объединить два великих рода Крейдлов и Спорков в одну славную криминальную династию, его нынешний рациональный ум старается не думать. Прежде чем хотя бы вообразить такое будущее, надо влезть на руины прошлого и осмотреться. Увидеть, каков мир на самом деле. Руины прошлого Мэтью, в котором Джо теперь различает не столько криминальную драму, сколько тяжелую участь человека, взвалившего на свои плечи тяжелое бремя чужих историй.
Он делает еще одну пересадку и глядит в окно. Его глаза, отраженные в стекле, напоминают черные дыры, и он смотрит на улицу сквозь них. Нужное ему здание похоже на дыру в темноте: тень в тени. Место отнюдь не туристическое. Монахини не подсвечивают фасад своей обители прожекторами, какие в наши дни можно увидеть на некоторых церквях. Монастырю не больше ста лет, и он безобразен сверх меры. Это самая унылая религиозная постройка из всех, что ему доводилось видеть.
Калитка черна, как и ведущая к ней тропинка: черный гравий из битого мрамора и базальта. В 68-м году такое решение могло показаться кому-то правильным, а теперь уже ничего не поделаешь: внешний облик монастыря охраняется всевозможными указами и нормативными актами.
Стены из желтого песчаника носят следы времени и лондонского автомобильного движения. Когда Гарриет Спорк попала сюда впервые, у подножия фонаря лежала груда свежих цветов в память о велосипедистке, погибшей от столкновения с фургоном стекольщика: ей отрезало голову листом ударопрочного «безопасного» стекла, которое везли в местную школу.
Спустя несколько недель все букеты убрали, кроме одного: брат погибшей приклеил к фонарю узкую вазу, причем использовал для этого такой клей, что даже лондонские дворники оказались перед ним бессильны. В ту пору Джо навещал мать раз в месяц (пока та его не остановила), и за полгода он успел увидеть, как мрачные живые цветы в вазе умерли, засохли и в конце концов превратились в окаменелость.
Он проходит мимо монастыря, даже не глядя на него. Без всяких сомнений, здесь таится опасность. Враг – пока безымянный, ибо нельзя назвать то, о чем ты ничего не знаешь, а Джо до сих пор понятия не имеет, кто его враг, – просто не мог упустить такую возможность. Они ждут, что Джо сюда явится и попытается их обхитрить. Они следят.
В голове раздается голос Мэтью: Слежка – для дураков. Поджидая кого-то, ты думаешь, что знаешь, как он будет выглядеть. Если он выглядит иначе, он спокойненько пройдет мимо. Человеческий мозг, сынок, – редкое чудо, но он склонен фантазировать, домысливать и заблуждаться, а значит, его легко обмануть. Помнишь три карты монте? Здесь то же самое. Заострив внимание на чем-то одном, ты упускаешь из виду другое. Поэтому, стоя на шухере, Джо, не жди легавых. Просто следи за всеми, кто проходит мимо. Беду ты сразу узнаешь в лицо. Вот и вся наука.
Джо выпрыгивает из автобуса и сворачивает налево, в переулок, где толпятся подростки. Некоторое время он идет в их толпе, как старший брат, затем они сворачивают на стройку – курить и тискаться на холоде, – и дальше он идет один.
Старательно строя из себя любопытного туриста, а не грабителя, изучающего место будущего взлома с проникновением, Джо бросает взгляд наверх. В груди рождается приятное, давно подавляемое предвкушение.
Вперед, на дело!
В переулок выходит задняя стена современного жилого дома, построенного в ту пору, когда градостроителей не волновала эстетическая сторона дела: жилью надлежало быть аккуратным, прямоугольным и – прежде всего – дешевым. Видимо, они уделили чуть меньше внимания лондонской глинистой почве и глубине залегания грунтовых вод, чем следовало, и здание с годами начало крениться. В попытке спасти дом от обрушения каркас укрепили железными балками. Балки эти – лучшие друзья вора-домушника – торчат из стены подобно ступенькам лестницы. По ним можно взобраться на викторианскую пожарную лестницу соседнего, куда более элегантного здания, а оттуда – если у вас длинные руки, – вылезти на плоскую крышу.
Джо-часовщик так и не смог расстаться с привычкой подтягиваться на дверном косяке, отсюда у Джо-грабителя крепкие мышцы, которыми он сейчас поигрывает под пальто. Раз-два-три… Оп!
Вот бы Полли это видела. Или даже Мэтью. Неплохо у меня получается.
Джо поскальзывается; на битуме скопилась вода. Взмахнув руками, он издает почти радостный вопль и тут же осекается: вообще-то это секретная, смертельно опасная миссия. Если его поймают, с ним почти наверняка случится что-то ужасное. Он падает на колени и шепотом чертыхается, когда в кожу сквозь брюки вонзаются острые камешки.
Ни сирен. Ни клаксонов. Ни прожекторов. Джо пробегает по крыше на полусогнутых и взбирается по кровельной лестнице на крышу краснокирпичного здания школы, оттуда проходит вдоль края до дальнего конца и свешивается на руках вниз. Сильные руки, длинные толстые пальцы. Для гитариста никуда не годятся, а вот для грабителя – в самый раз… Ага, водосточная труба, как он и ожидал. Грабители превосходно разбираются в водостоках. Порой и водопроводчики, конечно, кое-что смыслят в грабеже… Металлическая труба. Почти новая, и трех лет нет. Болты крепкие. Отлично.
