Нил Гейман - Сыновья Ананси
Когда он крался мимо спящего Тигра, тот выбросил вперед переднюю лапу и ударил когтем по его хвосту, пригвоздив зверька. Вторая лапа схватила маленькое создание за загривок. Большая кошка открыла глаза.
– Откровенно говоря, – сказал Тигр, – мы тут с тобой вместе застряли. Так что я прошу, чтобы ты постарался. Мы вместе постараемся. Я сомневаюсь, что мы когда-нибудь станем друзьями, но возможно, мы научимся выносить друг друга.
– Я понял вашу точку зрения, – сказала маленькая хорьковая тварь. – Плетью обуха не перешибешь.
– Как раз это я и имел в виду, – сказал Тигр. – Тебе просто нужно научиться держать рот на замке.
– Кому война, – сказал зверек, – а кому мать родна.
– Ты опять меня раздражаешь, – сказал Тигр. – Я пытаюсь объяснить тебе: не раздражай меня, и я не откушу тебе голову.
– Вы все время употребляете этот оборот. Как я понимаю, когда вы говорите «откушу тебе голову», вы на самом деле, употребляете своего рода метафору, подразумевающую, что вы на меня накричите, возможно, довольно сердито?
– Я откушу тебе голову. Разгрызу. Разжую. И проглочу, – сказал Тигр. – Ни один из нас не может покинуть пещеру, пока дитя Ананси не забудет, что мы здесь. Этот ублюдок все так организовал, что даже если я убью тебя утром, ты реинкарнируешься в этой проклятой пещере уже к вечеру того же дня. Так что не серди меня.
– Ну ладно. Один день…
– Если ты скажешь «один доллар», я рассержусь, а это приведет к серьезным последствиям. Не. Говори. Ничего. Что. Меня. Рассердит. Ты понял?
На короткое время в пещере на краю мира воцарилась тишина. Ее прервал тоненький крысиный голосок, сказавший: «Безуславно».
А потом он начал говорить «о-о-о-у-у», но с этим шумом справились внезапно и эффективно.
И больше никаких звуков, кроме хруста, из пещеры не доносилось.
* * *В книжках никогда не говорится, что гробы – потому что, откровенно говоря, людям, которые их покупают, все равно, – весьма удобны.
Мистер Нанси был очень доволен своим гробом. Теперь, когда все волнения закончились, он вернулся к себе в гроб, устроился поудобнее и вздремнул. Изредка он просыпался, вспоминал, где находится, переворачивался на другой бок и засыпал снова.
Могила, как уже было отмечено, это неплохое местечко, не говоря уже о том, что уединенное, и она отлично подходит для того, чтобы в ней на время залечь. Шесть футов под землей, лучше не бывает. Лет через двадцать, решил он, надо будет подумать о возвращении.
Когда начались похороны, он приоткрыл один глаз.
Он слышал их наверху: Келлиэнн Хигглер, и эту Бустамонте, и еще одну, тощую, не говоря уже о маленькой орде внуков, правнуков и праправнуков. Все они вздыхали, и стенали, и все глаза себе выплакали по ушедшей миссис Данвидди.
Мистер Нанси подумал, не пробиться ли рукой сквозь дерн и не схватить ли Келлиэнн Хигглер за лодыжку. Он хотел это сделать еще со времен просмотра «Кэрри» в открытом кинотеатре тридцать лет назад, но теперь, когда такой шанс сам шел в руки, устоял перед искушением. Честно говоря, лучше, чтобы тебя не беспокоили. Она бы ведь заорала, у нее случился бы сердечный приступ, и она бы умерла, и в этот чертов сад упокоения пришло бы еще больше народу, чем сейчас.
Слишком похоже на тяжкую работу, в любом случае. В подземном мире ему снились прекрасные сны. Двадцать лет, подумал он, может, двадцать пять. К тому времени, глядишь, и внуки пойдут. Всегда интересно узнать, откуда берутся внуки.
Он слышал, как наверху все причитала Келлиэнн Хигглер. Затем она надолго прервала рыдания, чтобы объявить:
– И все же нельзя отрицать, что она прожила хорошую и долгую жизнь. Этой женщине было сто три года, когда она нас покинула.
– Што четыре! – раздался рядом с ним раздраженный голос из-под земли.
Мистер Нанси резко постучал иллюзорной рукой в новенький соседский гроб.
– Потише там, женщина! – рявкнул он. – Некоторые тут пытаются уснуть.
* * *Рози ясно дала понять Пауку, что она хочет, чтобы он устроился на постоянную работу, из тех, когда нужно вставать по утрам и куда-то идти.
Так что однажды утром, за день до выписки Рози из больницы, Паук встал пораньше и отправился в городскую библиотеку. С помощью библиотечного компьютера он вышел в Интернет и очень осторожно снял с оставшихся счетов Грэма Коутса (с тех, которые полицейские силы нескольких континентов так и не нашли) все, что мог. Конный завод в Аргентине он продал. Он купил небольшой готовый бизнес, вложил в него деньги и перерегистрировал как благотворительную организацию. От имени Роджера Бронштейна он отправил письмо, нанял адвоката для управления делами фонда и предложил адвокату отыскать мисс Рози Ной из Лондона, что сейчас находится на Сент-Эндрюсе, и нанять ее Творить Добро.
Работу Рози получила. Первой ее задачей было найти помещение для офиса.
После этого Паук провел целых четыре дня, гуляя (а по ночам спя) по пляжу, который окружал большую часть острова, и пробуя еду во всех ресторанчиках и кафе, которые встречались ему на пути, пока не пришел в «Рыбную хижину Доусона». Он попробовал жареную летающую рыбу, вареные зеленые фиги, курицу на гриле и кокосовый пирог, после чего отправился на кухню, нашел шеф-повара, который был также владельцем, и предложил ему столько денег, что хватило и на партнерство, и на уроки кулинарии.
Теперь «Рыбная хижина Доусона» – это ресторан, а сам мистер Доусон вышел на пенсию. Иногда Паук выходит к людям, иногда работает на кухне: если вы зайдете туда и поищете, вы его увидите. Еда там лучшая на острове. Он раздобрел, хотя вовсе не так толст, каким станет, если продолжит пробовать все, что готовит.
Хотя Рози ничего не имеет против.
Она немного преподает, немного помогает, и очень много Творит Добра, а если когда скучает по Лондону, никому этого не показывает. В то же время мать Рози скучает по Лондону постоянно и все время об этом говорит, но любое предположение, что она могла бы туда вернуться, воспринимает как попытку разлучить ее с еще не рожденными (и если уж на то пошло, незачатыми) внуками.
Ничто не доставило бы автору большего удовольствия, чем возможность заверить вас в том, что вернувшись из долины смертной тени мать Рози стала другим человеком, веселой женщиной, у которой для каждого находится доброе слово, а ее вновь обретенный аппетит может сравниться только с ее вкусом к жизни и ко всему, что жизнь может предложить. Увы, уважение к истине вынуждает меня быть совершенно честным, а правда заключается в том, что при выписке из больницы мать Рози оставалась такой же мнительной и немилосердной, какой и была, хотя значительно более субтильной, и отныне отходила ко сну только со светом.
