Дэниел Худ - Пир попрошаек
— Идемте, — пропыхтел Лайам, краем сознания гадая, почему маленькая воровка болтается тут. — Давайте упрячем его за решетку, а уж потом разберемся со всем остальным.
Лайам знал, что тяжелая крепкая дверь в дальнем конце казармы ведет к тюремным камерам, но никогда еще там не бывал. Тэн, подчиняясь приказу эдила, нашел связку ключей и принялся возиться с замком, испуганно вжимая голову в плечи.
Наконец дверь открылась, за ней обнаружился коридор, одну из стен которого образовывал ряд забранных решетками каменных ниш, живо напомнивших Лайаму семейный склеп Присцианов. В неверном, колеблющемся свете двух факелов эта — скорее всего, парадная — часть тюрьмы выглядела весьма мрачно.
Три ближайшие камеры были заняты, их обитатели приветствовали вошедших пьяными выкриками. Четверо молодых людей в маскарадных костюмах затянули весьма непристойную версию милой праздничной песенки. Однако, заметив Грантайре, гуляки тут же умолкли, а их коновод, бормоча извинения, попытался отвесить даме низкий поклон, но в результате лишь крепко стукнулся лбом о железо решетки.
Грантайре поджала губы, всем свои видом показывая, что лорда следует поместить подальше от нахальных юнцов.
В конце концов из ряда одинаковых камер выбрали ту, что располагалась на повороте тюремного коридора. Лорда отпустили, и он бесформенным мешком осел на пол, а потом повалился навзничь. Какое-то время все молча его рассматривали: Кессиас — с удовлетворением, Грантайре — с нетерпением и некоторой неприязнью, а Лайам, глядя на Окхэма, испытывал лишь нечто вроде недоумения. Красавец лорд лежал на каменном полу, безвольно разметав руки и ноги, и в целом являл собой довольно трогательное и жалкое зрелище. Как-то не верилось, что этот лощеный аристократ мог хладнокровно убить двоих человек и в течение двух дней так мастерски морочить следствию голову.
«Не забывай, что тебя самого он тоже собирался убить, — напомнил себе Лайам, впрочем совершенно беззлобно. — Интересно, какую часть стоимости камня лорд уступил Дезидерию, чтобы тот меня уничтожил? Или харкоутский маг предложил свои услуги бесплатно — из особой ко мне приязни?»
Лайам хлопнул в ладоши, чтобы прогнать ненужные мысли.
— Пожалуй, нам понадобится вода.
— Эдил Кессиас! Выслушайте меня! Там завернулись такие дела, что… ну, в общем, такие дела, что я просто не знаю… — в отчаянии заголосил стражник сквозь прутья решетки.
Кессиас устало повернулся к нему.
— Да-да, Тэн. Говори, я весь внимание. Ренфорд, вы ведь разберетесь с ним сами? — Эдил указал на Окхэма. — Узнаете, где камень, и все такое? Мастер Тэн лопнет от нетерпения, если его не выслушать прямо сейчас. А теперь, приятель, давай выкладывай, что тебя так тяготит, — и Кессиас вышел из камеры.
Голос стражника потонул в воплях пьяных гуляк, которые вновь затянули песню. Лайам покачал головой и сказал:
— Стражникам в праздники не позавидуешь.
Грантайре кивком указала на Окхэма.
— По-моему, вы ударили его слишком сильно.
Лорд уже сидел, он сжимал голову руками, мотая ею из стороны в сторону.
— Не так уж и сильно. Немножко воды — и он будет в полном порядке, — сказал Лайам. В душе он все же стыдился — это был коварный удар. — Сейчас я приду.
Мопса снова пристроилась возле бочки и уже зачерпывала кружкой вино. Лайам подошел и отобрал у девчонки посудину.
— Ну что ты делаешь, маленькая негодница?.. И, кстати, что ты тут делаешь вообще?
— А тебе какая забота? — отмахнулась воровка. — Я уже засветилась и никогда больше не смогу щипать кошельки…
— Ну а сюда-то ты зачем заявилась? Чтобы тебя получше запомнили!
— Я не собиралась сюда приходить, — заканючила Мопса. — Я просто разыскивала тебя… ну а где мне искать?.. Я и крутилась неподалеку. И тут этот хренов стражник меня углядел и напустился — чего, мол, здесь тебе надо? Ну я и сказала, что мне нужен ты, и тут они раскудахтались. Квестор Ренфорд, квестор Ренфорд! А потом велели мне ждать. Я и ждала. А эдил — ты представляешь себе, этот эдил! — он посмел ущипнуть меня за щеку и назвал смышленой девчушкой. — Губы девочки обиженно задрожали. — И вот теперь я сама не знаю, кто я такая!
Лайам беспомощно развел руками.
— Слушай, Мопса, мне правда жаль. Оборотню не стоило тебя сюда посылать…
— Это уж точно, — всхлипнула Мопса.
— Но… все-таки… зачем же он это сделал?
Маленькая воровка сердито сплюнула на пол.
— Волк велел передать, что результатами он доволен, но что ему надо с тобой увидеться прямо сегодня.
Лайам покачал головой.
— Я не могу. Скажи ему, что я встречусь с ним, как только сумею — скорее всего, завтра… да, завтра в полдень, на галерее. И ты тоже туда приходи. Я прихвачу с собой свой подарок. — Но даже это (всегда безотказно работавшее) обещание не высушило дождинок в уголках насупленных глаз, и Лайам потихоньку стал подталкивать девочку к двери. — А теперь иди — и постарайся какое-то время не высовываться. Стражники очень скоро тебя забудут, — он говорил так уверенно, что Мопса, кажется, успокоилась.
Они выбрались на крыльцо. Там дежурил все тот же стражник. Он стоял и глазел на праздничную толпу.
— А где же эдил? — спросил Лайам, отчасти потому, что ему действительно хотелось это узнать, отчасти — чтобы отвлечь внимание Тэна от сбегающей по ступеням девчонки.
— Пошел посмотреть на все лично, — сказал стражник. — Это ж убивство!
«Убивство…» Лайама порой раздражал южный неряшливый говорок.
— Убийство, — повторил он, четко выговаривая каждую букву. — И скоро ли он вернется?
Тщедушный и востроносенький Тэн выразительно покачал головой. Он выглядел очень молодо, ему, наверное, не исполнилось и шестнадцати.
— Ой, квестор Ренфорд, боюсь, что не скоро. Сержант говорил, там ужас что такое творится.
Лайам мрачно хмыкнул и вернулся в казарму. Никакие убийства его уже не касались. Хотя, конечно же, интересно, куда это Кессиас убежал и с какими предложениями возвратится. «Твое следствие благополучно закончилось», — напомнил он себе. Эти два дня и так чересчур затянулись.
В караулке воды не обнаружилось, и Лайам решил, что, возможно, она найдется в тюрьме. Он все еще держал в руке кружку с вином, которую отобрал у Мопсы. Пожав плечами, Лайам толкнул дубовую, обитую железными скобами дверь.
«Очень, очень долго тянулись эти два дня», — думал он лениво. Лайам устал, но напряжение, которое не покидало его весь этот вечер, внезапно спало. Шагая с кружкой в руке мимо камер, он ощущал удивительное спокойствие, не замечая галдежа проштрафившихся гуляк. Ему казалось, что внешний мир никак теперь с ним не соотносится и существует сам по себе.
