Алексей Константинов - Ноктюрн
…Над лохмотьями кренящихся облезлых фасадов — измятый картон скал с меловыми прожилками карабкающихся ввысь лестниц, парящие пагоды уединенных беседок, шпили, башенки, невесомая вязь перекидных мостков, увитые плющом изгороди. Рывок — и под расползшейся прорехой Старого города зелень долины, сахарные кубы современной застройки в кипящем окладе дорвавшейся до тепла магнолии, из бирюзы мелководной бухты — базальтовый клык с воздушными чертогами одухотворенного резцом мрамора, где каждая ступень поет озарением размытого в столетиях зодчего… Господи! В уме ли ты?..
…В доменном жаре души: «Воды! Воды! Полжизни за глоток!» И сразу фонтан — можно даже в него лечь. Гомон и смех. Краса оголенной молодости, трогательный пушок загорелых ножек, Шезлонги, лежаки, манерные дамы в прическах, живописные старцы с бурными биографиями, их юные фаворитки с неоригинальными претензиями. Палитра голов, купальников, торсов, увядающей плоти, детей в черте прибоя…
…Нет такой очевидности, о которой две других не имели бы диаметральных суждений. И Ард давно уже не спорил с собой, но в последние часы он видел Мир однобоко…
— Люди… — хрипло позвал он и осекся. Кое-кто, любопытствуя, покосился, но тут же потерял интерес, как разборчивая псина к пустоте открытой ладони. Сквозь неподвижное пламя свечи — горящий взор ЭкзИма, гранитные ступени просевшей в мох паперти, и его глуховатый неизреченный голос: «К свободе еще надо привыкнуть, Арольд Никандрович».
Гранитные ступени просевшей в мох паперти съелись, словно зубы удрученного жизнью старца. Прахом дальних скитаний легли на дороги их каменные тела, по атомам унесенные на подошвах страждущих. «Иду вперед — и нет Его, назад — и не нахожу Его; делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю». И люди возводят новые храмы со следующими ступенями. И сколько еще их нужно пройти одну за одной? Век за веком сквозь телескопы церквей каждый видел грядущее, а обернувшись, — все те же ступени. Сколько дерзкого порыва, вдохновения, веры и желания одолеть этот ступенчатый подъем волнами окатывало глыбу широкого порога, по мощи и глубине мысли порой превосходя даже самые блестящие места из канонического учения. И сколькие, казалось бы, достаточно способные понять, так и откатились через него назад, приняв за смысл восхождения отодвигающийся конец пути.
Уже глянул из немоты священной бездны, изначально дарованной в осмысление, да так из смертных никем и не постигнутой, величественный иконостас. Уже обволокло иссушенные ноздри сладковатым дымком парящей над свечами вечности. Пусто. Ни дуновения, ни звука. Нечто неявное, не имеющее в данной реальности ни бесформенности, ни образа, не тяготя и не задерживаясь, проплывало через остановившегося на пороге Арда, и он, ничуть не пугаясь того, знал, что это осязаемо истекает время его выбора. Хотел было войти, но так и простоял, молчаливо склонив голову, задумавшись, старея и не видя необходимости входить, если придется все равно выйти назад.
Отпущенное ему время истекло, Арольд очнулся, вздохнул, и врата храма медленно затворились перед ним. Гулко отдалось под куполом запертое внутри эхо. Завилась в искристые смерчики потревоженная сомкнувшимися створками пыль, за спиной хлопанье крыльев, скрип и хохот — то ли птицы перессорились в тени акаций, то ли кладбищенские духи не поделили на погосте прошлые заслуги.
«И что ж не вошел?» — негромко поинтересовался невидимый ЭкзИм уже за церковной оградкой. «А что я скажу?» — пожал плечами Арольд. «А зачем непременно говорить? — повторил ЭкзИм его интонацию. — Ему был бы приятен сам факт». — «Как видишь, мы с ним и без того друг друга неплохо поняли. Впрочем, передай при случае, что я сожалею».
Уснувшая в дорожной пыли пегая шавка всполошилась, видно, приняв их за натурализовавшееся продолжение своего собачьего кошмара, и, поджав хвост, визжа и чихая, понеслась в путаницу душных дворов будоражить воображение уже пробрехавших ей навстречу сородичей.
«Нет-нет! — энергично запротестовал ЭкзИм. — Нам же прямо!» — «Собаки, — коротко пояснил Арольд. — Знаешь, поди-ка, что терпеть их не могу».
Громадная лапища тут же сграбастала его за воротник и, грубо вдернув внутрь сарая, ошарашила негаданной встречей.
— Куда прешь, придурок! — яростно зашипел ему в лицо многолетним перегаром обрюзгший гигант в изодранной клетчатой рубашке. — Благодать на свете блажным да придуркам!
— При-и-вет, Сима, — слабо икнул Ард, осыпаясь с толстых пальцев детины на слежавшуюся солому. — И к-кто ж эт’ тебя так отделал?
— Тс-с! Заткнись. — Отставной пехотный капитан крепко зажал ему рот и, кося припухшим глазом в щель между неплотными досками, ненавидяще процедил: — Вон они, с-суки.
Чувствуя неладное, Арольд сунулся к соседней щели.
Сима после своего сокрушительного сокращения из войск, вместе с ним же и сокращенных, честно продержался на казенных запасах спирта неделю. Потом перебрал множество работ, но везде обсчитывали. На последней закончилось мордобоем, двумя усиленными нарядами полиции и возмещением в рассрочку нанесенного котельной материального ущерба. После чего Сима зажил припеваючи. Теперь же бесстрашный авантюрист, картежник и вор, лихой полночью не раз очищавший беременные плодами ведомственные сады и никогда не пасовавший ни перед какой инстанцией, оказался избит и напуган до бледности. Впрочем, и было от чего. Арольд не верил своим глазам.
— Это же десантники, наши хронодесантники, — бормотал он почти в ступоре.
— Не знаю, чьи они ваши, — зло шипел Сима, — но сукины они дети. Как снег на голову! В предместье погромы. Хватают без разбора. На маяке эти же засели, по докам бьют. Волонтеров, кого так не постреляли, всех в трюмы и потопили, как щенков. «КоНСоль», говорят, всем составом возле ратуши на заборе болтается.
Теперь Ард не верил своим ушам. Черт возьми, что происходит в проклятом городе!
Невнятный вначале наружный рокот рывком усилился. Еще секунда, и, покрыв вопль метнувшегося от стены Симы, по нервам саданул рев могучего мотора. Визг тормозов подмял под себя все звуки и сам осекся тупым ударом разгоряченной массы. Спичкой подломился косяк. Брызнули осколки вывороченных досок. Откуда-то сверху сорвался проржавевший скелет велосипеда и, соскользнув с захлестнувшейся на запястье Арольда членистой цепи, сгинул под обвалом раскатившейся поленницы. По сложной траектории медленно проплыл в иглах косо падающего света отброшенный Симой железный лист. В открывшемся углублении земляного пола — зеленая крышка снарядного ящика, сверху — коробка с капсюлями.
