Дэн Абнетт - Пария
Я взяла драгоценный камень, зеленый гранат размером с миндальный орешек, впаянный в золотое колечко, и не вернула его. Но ни Серебряная Графиня, ни ее Хранитель Гардероба не заметили пропажи. Другой зеленый гранат занял его место, украсив складки черного шелкового крепа — в нем был спрятан миниатюрный вокс-передатчик.
А еще я вспоминаю Кордатуса, фабриканта железных изделий — он был хранителем и рассказчиком своих собственных историй. Я работала на него, выполняя задание в покрытых патиной развалинах дворца неподалеку от Угольников. Он был еще одной загадкой, которую я смогла разгадать, благодаря этим заданиям.
Но я решила, что не буду рассказывать эти истории. Они — просто пример.
Вместо них я поведаю историю, которая действительно будет к месту. Историю о задании в торговом доме «Блэкуордс», о Смертнике и новой напарнице Сестры Бисмиллы. Историю, которая является началом всех остальных.
Глава 6.
О дороге скорби
Прошел год, или, может быть, чуть больше, с тех пор, как у меня на глазах во время «муштры» погиб незваный гость. Никто больше не упоминал ни об этом событии, ни о Когнитэ. Я прилежно трудилась — но чувствовала, что Мэм Мордаунт и Секретарь не спускают с меня внимательных, озабоченных взглядов. Я приближалась к своему двадцатипятилетию.
Однажды нам объявили о новом задании. Меня выбрали для его выполнения — вместе с Фарией, Корламом и Мафродитом, который был, пожалуй, круче всех. Нужно было проникнуть в торговый дом «Блэкуордс». Проникнуть — и добыть информацию.
Завершив подготовку к заданию — она заняла два или три дня — я, как обычно, отправилась в город, чтобы окольными путями достигнуть места назначения.
Посреди Королевы Мэб, если вы пока не знаете об этом, тянутся переходящие одна в другую улочки, которые называют дорогой скорби. Это святое место, улицы огромного города, которые знамениты тем, что по ним шагал Святой Орфей, когда он прибыл на этот мир много столетий назад, совершая свое благословенное паломничество. Тогда он сошел с небес, неся с собой их дар — священный огонь. Улицы, по которым он проходил, были закрыты для движения как священный путь, несущий отпечаток боли и скорби подвижника, и жители Королевы Мэб сторонились этой святости. Постепенно улицы превратилась в пристанище бедняков и Слепошарых Вояк.
Эти улицы делят город напополам, и, кроме того, разделяют его во многих других смыслах. Эти две половины не имеют друг с другом практически ничего общего, хотя между ними лежит, в сущности, всего одна длинная улица (правда, по этой улице никто не ходит). В нескольких местах есть мосты и туннели, построенные, чтобы пересечь дорогу скорби — но, если бы я решила воспользоваться ими, для этого нужно было бы дать большого крюка и потерять довольно много времени.
И мне всегда нравились эти места. Улицы и здания, возвышавшиеся по бокам от них, не перестраивали и не ремонтировали с тех пор, как жители покинули их, и только время оставило на них свои следы. Тихие, покрытые пылью, практически потерявшие цвет, облупившиеся, постепенно превращающиеся в песок под натиском столетий и непогоды. За мутными оконными стеклами виднелись комнаты, которые выглядели так, словно жители только что вышли, встав посреди обеда или игры в карты. За покрытыми паутиной витринами магазинов все еще можно было увидеть остатки выцветших и пропыленных товаров.
Поклонение Имперскому святому заставило обитателей этих домов покинуть их за одну ночь, они сбежали, словно жители города, получившие предупреждение о скором извержении вулкана — и по сей день сила святости охраняла дорогу скорби, делая ее недоступной для непосвященных.
Но это не останавливало отбросы общества. Они приходили сюда в поисках укромных мест, где можно было спрятаться от городской стражи — и, насколько я понимаю, они приходили сюда, чтобы приобщаться к святости, осенявшей это место после того, как здесь побывал подвижник, чтобы получить благословение, или исцеление, или спасение.
Ну, и, конечно же, здесь ошивались Слепошарые Вояки. Говорят, что сам святой приказал сломленным ветеранам великой войны отрешиться от душевных мук и неукротимой жажды насилия — жажды, которую они не могли утолить с тех пор, как вернулись к мирной жизни — и посвятить себя охране священного пути. Слепошарые Вояки — стражи этой тропы. Их банды и племена следили за этим местом, прячась в засаде, убивая или вышвыривая вон тех, кто приходил без спросу. Бедняки и бродяги, видя Слепошарых, старались не попадаться им на глаза.
Кандидаты из Зоны Дня использовали дорогу скорби, чтобы незаметно и беспрепятственно путешествовать через город. Конечно же, это было категорически запрещено — но все наше образование было направлено на то, чтобы оставаться невредимыми во всяких запретных местах и выходить оттуда в целости и сохранности — так что, такой способ передвижения представлялся не только практичным, но и полезным. Хотя это было небезопасно, мы отключали наши манжеты — так что, наша «затупленность» отпугивала от нас тех, с кем мы не желали встречаться. Никто не хотел иметь с нами дела — даже самые бешеные, увешанные аугметикой бандиты из Слепошарых Вояк.
В результате всех этих мер, я, бывало, прогуливалась по дороге скорби, словно на экскурсии. Мне не было нужды уходить, прятаться, или оперативно отступать. Я любовалась покинутыми зданиями, которые никто не осматривал целую вечность. Слепошарые точно не видели смысла приглядываться к ним. Они вообще ничего не видели, кроме размытой, с неровными краями, панорамы окружающей обстановки, поверх которой четко прорисованы прицельные метки, в красном тумане ярости и убийственной агрессии, которые были вызваны боевыми стимуляторами и никогда не прекращались из-за полученных ими психических травм.
Итак, одетая как представитель закупщика товаров с одного из близлежащих миров, я прогуливалась по центральной части дороги скорби, неторопливо продвигаясь к югу в направлении торгового дома «Блэкуордс», когда увидела его.
И поняла, что он тоже видит меня.
Это было просто чудовище, здоровенная тварь в человеческом облике. Я никогда не видела воинов из легендарных Адептус Астартес, но, увидев его, решила, что они должны выглядеть примерно так, как он. Высокий, с широченной грудной клеткой, в его плечах и руках чувствовалась огромная сила.
Его аугметизированное тело защищал доспех из керамитовых пластин, кольчуги и кожи. Он выглядел немыслимо-старым — один из ветеранов, каким-то чудом доживших до наших дней со времен великой войны. Кольчужное плетение и пластины брони, тоже старой и сплошь исцарапанной, столько раз чистили, чтобы удалить ржавчину и следы коррозии, что они были стерты до металла и неокрашенного керамита. Металлические части тускло поблескивали, словно серовато-зеленый камень. Длинный плащ-пыльник обвивал верхнюю часть его тела, трижды перекинутый через его плечи — такая манера напомнила мне одеяния жителей Сандерленда. Я видела их на иллюстрациях в книгах по этно-истории.
