Геннадий Прашкевич - Школа гениев
Замечу, что выводы, сделанные Куртисом, оценивали его эксперимент вовсе не с юмористических позиций. «Нежелание задумываться над последствиями наших так называемых „добрых дел“ всегда кем-то используется далеко не в лучших целях…»
День начался с неожиданности.
В утренней почте Куртис обнаружил записку. «Снова в миру. Возможно, буду на пиру. Тот». Подпись явно не являлась местоимением. Именем древнеегипетского бога в «Брэйн старз» прозвали Билла Фроста.
«Снова в миру…»
Значит, Фрост вышел из Куинсвилла.
«Буду на пиру…»
Значит, Фрост появится на назначенной встрече выпускников.
Но почему возможно? Если Билл в Бэрдокке, он знает о скорой встрече «бэби-старз». Три года назад такая встреча тоже состоялась, но превратилась в прощание с Дэйвом Килби. Инга Альбуди почти не пострадала в той автокатастрофе, но Дэйв погиб.
«Я нашла того, кого любила, и его я высосала кровь…»
Странно, что никто не помнил, чем заканчивалась баллада.
А еще через год скончался мистер Джинтано.
«Снова в миру…»
Не худшая новость.
Жаль, что на одну такую всегда приходится пара похуже.
Два дня назад позвонил доктор Макклиф. «Рон, – голос главного врача клиники Джинтано звучал хрипловато. – Меня очень беспокоит состояние Инги. Только, пожалуйста, не остри, я говорю о душевном ее состоянии. Тебе следует поговорить с нею. Она только к тебе и прислушивается. Она даже с Херстом не захотела поговорить. Попробуй помочь ей. Инге необходимо лечь к нам на обследование».
Он помог.
В тот вечер они даже заехали с ней к Лавалю.
Анри был взвинчен и высокопарен. Инга никого не слушала. Три сигареты «Плизант» подряд. Она будто впала в сон, а Лаваль говорил и говорил о последних поступлениях в его коллекцию – три глиняных горшка с какого-то русского острова, из-за которого Россия бесконечно спорит с Японией.
Сунув в карман рукопись, предназначенную для журнала «Джаст», Куртис пересек улицу и заглянул в бар «Меркурий». Прокручивая в голове печальные события последних дней (смерть Анри… обострившаяся болезнь Инги…), он не забывал руководить действиями длиннорукого бармена.
– Не знаю, где вы научились нашему ремеслу, – благодарно встряхивал миксером Арчи Мейл, – но на вашем месте я не стал бы разбрасываться такими рецептами!
– Разве мы не друзья?
Бармен благодарно замер.
– Разве мы не коллеги в конце концов? Разве в наших ремеслах мало общего? Коктейль в буквальном переводе с французского означает – петушиный хвост. Вы это знаете? А журналистская галиматья, которой я пробавляюсь… Ну, ну, не делайте возмущенного лица, Арчи! В переводе с жаргона французских студентов вся эта моя журналистская галиматья означает все тот же петушиный хвост. Да и делается по тому же рецепту. Щепотка того, щепотка другого. Ну и необычное название.
Он попробовал разлитую по бокалам смесь:
– Советую назвать этот петушиный хвост «Проснувшимся Гермесом», Арчи. Уверен, такая штука пробрала бы и Билла Фроста. Он знал толк. По сравнению с ним я всего лишь жалкий подражатель, Арчи. Билл из любой мешанины может создать нечто имманентное!
И одобрил:
– Старайтесь, Арчи.
И подмигнул:
– Ваши руки – неплохая приставка к миксеру!
2
Склонность к полноте (весьма и весьма реализованная с годами), склонность к меланхолии (тотальная, надо сказать, и тоже весьма и весьма реализованная), небольшой рост, блестящая, почти потерявшая волосы голова – Эрвин Килби не выглядел весельчаком. Журнал «Джаст» процветал, с Эрвином сотрудничали самые известные авторы страны, но вся фигура главного редактора выражала скорбный протест. Беспощадный рок. Эрвин знал, что стоит на пути добрых дел. Разве не злой рок погубил Дэйва Килби? Разве не тот же беспощадный рок отправил Билла в тюрьму, а Коринфскую невесту в клинику? А теперь еще и Анри…
Эрвин Килби испытывал отчаяние.
Множество старинных часов на стенах кабинета подчеркивали неумолимость рока.
Круглые, квадратные, овальные, маятниковые, пружинные, электрические, деревянные, выполненные из каких-то совсем уж экзотических материалов, даже из титана. Собирать эту коллекцию Эрвин начал лет пятнадцать назад, когда младший брат подарил ему на день рождения настоящий хронометр адмирала Дрейка, купленный на один из своих первых гонораров. Портрет Дэйва висел тут же в окружении часов. Темная прядь, упавшая на глаза… Дэйв любил встряхивать ею… Серые глаза… Внимательные глаза… Вызывающие птичьи усики…
Каждый день Эрвин с тоской вперял взор в глаза брата.
Но Дэйв молчал.
Ему нечего было сказать.
Он ничем не мог помочь Эрвину.
Ничего так сильно не боялся Килби-старший как рока.
Ход времени… Усмешка судьбы… За окнами медленно проносило серые влажные облака… Джулия, длинноногая и уверенная секретарша, чувствовала, что эти серые влажные облака проносит сквозь кабинет шефа… Так не бывает, но рок, рок…
Только одни часы в кабинете всегда молчали.
Простые песочные часы на деревянной подставке.
Их подарил Эрвину Анри Лаваль. И даже вырезал на подставке длинную строку. Может, сам сочинил, может, воспользовался помощью античных философов. Не стихи, нет. Что-то вроде философского постулата.
Не можешь постичь время, попробуй его на вкус.
Гений имеет право на странности. Но рок беспощаден и к гениям. Килби-старший со вздохом повернул голову:
– Что там у вас, Джулия?
– Это не у меня, шеф. Это у нас.
– И что там у нас?
– Мистер Куртис.
– Почему он не входит? Он, наверное, опечален?
– Не могу сказать этого, шеф.
– Как тебя понять, Джулия?
– Я никогда не видела мистера Куртиса опечаленным.
– Но в такой день!
– Наверное, это его стиль, шеф.
3
– Он в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный собрат и друг, порывистым пером терзает мир, склонившись над столом… Но мыслью он не здесь, там – на краю Вселенной!
– Ты, кажется, из «Меркурия», – удрученно догадался Килби-старший.
– Оставь, Эрвин. Я знаю, о чем ты думаешь. Гангрену не вылечишь молитвами. Разве не так?
Килби-старший скорбно промолчал.
– Я закончил свои заметки, – коктейль, приготовленный Арчи Мейлом несомненно поднял настроение журналиста. – Может, они не и понравятся нашим подписчикам, но это была последняя идея Анри. Так сказать, его прощальной поклон. Мечта о бессмертии. Это проглотят, правда?
– Тебе не идет цинизм, Рон.
