Владимир Михановский - Самое таинственное убийство(Терра)
Приборы для поиска трещины еще не были сконструированы, и можно было полагаться только на интуицию физиков.
— Возьмите меня, — сказал Делион.
Они переглянулись.
— Мы хотим прочесать овраг, — сказала Даниель. — Трудная местность.
— Ничего, старый конь борозды не портит, — произнес Делион. — Я эту трещину за десяток метров учую!
Когда они надевали лыжи, Даниель спросила:
— Каким временем мы располагаем? Я имею в виду — до начала эксперимента.
— Временем… Наше время сжимается, как шагреневая кожа, — вздохнул Делион. — Поговорим лучше… о любви!
— Оставим любовь молодым, Атамаль, — произнес марсианин. Он успел экипироваться и поджидал остальных.
— Не согласен, — возразил Делион. — В жизни любого человека любовь должна занимать достойное место. Как ты полагаешь, Даниель?
Она махнула рукой:
— Я уже забыла, что это такое — любовь.
— Твое слово, Эребро.
— Я люблю… люблю, когда работа ладится.
— Остроумно, — констатировал шеф. — Однако не по существу.
— А по существу, Атамаль, все человеческие чувства неразумны, — вступил в разговор марсианин. — Но любовь среди них — самое нерациональное.
— Ты так считаешь?
— Не я.
— А кто?
— Сванте.
— Он так сказал? — удивилась Даниель.
— Это его убеждение.
— И ты с ним согласен? — не отставала Радомилич.
— Как тебе сказать, Дани? Для меня, после известных событий, Филимен — авторитет в том, что касается природы человека. Он смотрит на нас со стороны, и потому объективен.
— Зря улыбаешься, Дани, — заметил шеф. — По глубине мышления со Сванте мог поспорить разве что Завара. Но Арнольда всю жизнь, в отличие от Филимена, губили страсти.
Они двинулись в путь, прокладывая лыжню.
— Оставьте любовь в покое! — с горячностью проговорил Эребро. — Из всех чувств — это самое человеческое. И если оно представляется нелепым с точки зрения чуждого разума, это ничего не доказывает. Разве не во имя любви человек совершает свои лучшие деяния? — он сильно оттолкнулся от наста лыжными палками и добавил: — Вспомните историю… Да литературу, наконец!
— Литературу? — сплошная выдумка, — сказал Делион.
— И это говоришь ты, поэт, — упрекнул его марсианин.
Завязался спор, в котором, как водится, никто никого не сумел переубедить.
Когда они вышли за корпуса, инициативу взял на себя Эребро. Он шел впереди уверенным шагом, остальные потянулись за ним, стараясь не отставать.
— Чует мое сердце, мы сегодня не останемся без добычи! — крикнул Эребро на ходу, не оборачиваясь.
— Почему ты так решил? — спросила Даниель.
— Я ведь здесь все свободное время провожу. — Он приостановился и показал палкой на дальнюю рощу, облитую лунным сиянием. — Видите тот лесок? Он начинается сразу за оврагом. Меня влечет туда, словно магнитом.
Вокруг царил синий фосфорический полусвет. Мороз пощипывал за щеки. Позади остались башня космосвязи, бегущие дорожки, неутомимо движущиеся фигуры белковых. Впереди открылась слабо мерцающая под луной снежная поляна. Женская и три мужские фигуры, отбрасывая гигантские тени, двигались в сторону леска, который сизой подковой охватывал с северо-востока территорию Ядерного центра.
— Давайте заедем на виллу, к Сильвине? — предложила спутникам Даниель.
— Я не против, — сказал марсианин.
Глаза Эребро вспыхнули радостью, и он вопросительно посмотрел на Делиона.
— Слишком далеко, — сказал Александр. — Мы доберемся туда только к утру. У нас нет времени.
Снег под лыжами похрустывал. Местность пошла под уклон.
— Я в сосульку превращусь! — Рабидель остановился, воткнул подле себя палки и принялся варежкой растирать нос, — даже на Марсе таких морозов не припомню.
— Какая потрясающая луна! — воскликнула Даниель. — Круглее ничего не бывает на свете.
— Однажды на вилле я спросил у Филимена: с помощью какого теста можно, отличить белкового от человека? — произнес Делион. — И он сказал: с помощью окружности.
— Окружности? — удивилась Даниель.
— Да. Нужно нарисовать окружность рукой, без помощи циркуля. Как бы человек ни старался, точной окружности у него не получится. А вот у белкового выйдет идеальная окружность.
— Если эту идею развить… — начал марсианин.
— Только чур, никаких ученых разговоров! — перебила Радомилич. — Я игру предлагаю: кто назовет круглый предмет, с которым лучше всего сравнить луну?
— Сковородка.
— Метательный диск.
— Колесо.
— Больше выдумки! — поощрила Даниель.
— Электронная орбита.
— Заумно, Эребро!
— Круг почета, — произнес Делион и с торжеством посмотрел на спутников.
— Лицо славного Атамаля: оно круглее любой луны, — с расстановкой сказал марсианин.
Они остановились у края оврага, откуда повеяло погребом. Постояли, чтобы дать Делиону отдышаться, и начали медленно, лесенкой, спускаться. Воздух здесь казался холоднее, чем на открытом пространстве.
Эребро шел впереди. Видно было, что дорога ему знакома. Дно оврага поросло чахлым ельником. Пахло хвоей.
— Вот сюда я и хотел привести вас, — сказал Эребро, и они разбрелись по дну, каждый в душе надеясь на удачу.
Но не повезло никому. Да и как искать Эфемерную грань, разделяющую расщепленные пространства? По легкому прикосновению внезапного вихря?
Непонятному звуку? По незримой пленке, которая рвется от малейшего прикосновения?
На обратном пути они встретили группу поисковиков, которая тоже без успеха возвращалась в Ядерный.
Глава 19
Весна
Чем жарче пригревало солнце, тем озабоченнее становились лица физиков.
Несколько раз прилетал Филимен. Когда он появлялся, его стремительную фигуру чуть ли не одновременно можно было видеть в разных концах обширной территории Ядерного. Больше всего времени он проводил в корпусе, где сооружалась громоздкая, неуклюжая на вид установка — сердце эксперимента. На последнем мозговом штурме решено было провести пробный опыт по «сшиванию» расколовшегося пространства. Для того, чтобы пространство предварительно расколоть, нужно было включить будатор. Сделать это решили в уединенном месте, в овраге.
— Возможно, к новой трещине «прилипнет» старая, — высказал Эребро очередную «безумную» идею.
Даниель с любопытством погружалась в новый для себя мир — мир непостижимых скоростей, непостоянных, скачущих величин, мир, где масса переходит в энергию, а энергия — в массу. А как представить себе электрон? Частица — не частица, волна — не волна. Выплыло давнее детское воспоминание — светлячок на ночном лугу.
