Андрей Рубанов - Хлорофилия
– Ладно, – произнес Муса. – Пусть смотрят. Пойдем спать. Завтра много дел.
– Сейчас пойдем, – пробормотал Глыбов и шагнул вперед. Толкнув Савелия плечом, он передернул затвор и грубо выкрикнул: – Алло! Граждане индейцы! Выходи, кто смелый! Мы с вами одной крови!
Муса тихо засмеялся.
– Господа маугли! – хрипло продолжал миллионер. – Скоро мы вас подвинем! Привезем сто тыщ городских бездельников – будете учить их репку сажать и рыбу ловить! Кончился наш город! Как Атлантида утонула в океане, так Москва тонет в собственном жире. Выходите, поговорим. Цивилизация погибла. История окончена. Возьмите меня к себе. Я сильный. Я вам пригожусь. Прошу принять в ряды племени Белого Лося! Не то я собственное племя организую. Племя пожирателей зеленой мякоти! Давай выходи! Мы вас видим! Мы про вас знаем!
Дикари, естественно, не вышли. Если бы Савелий был дикарем, он бы тоже не вышел.
– Давай выходи! – заорал Глыбов, передергивая затвор. – Хули в кустах гаситесь?! Я Петя Глыбов, я свой первый стебель в тринадцать лет завалил! Я из плесени вылез, я на седьмом этаже рожден! Выходи, кто смелый! Ножи, топоры, повидло – тоже мне, хозяева! Всем головы поотрываю! Как спрыгнули с ветки, так и назад запрыгнете! Раздавлю, уничтожу, сто раз куплю и продам!
– Хватит, – примирительно произнес Муса. – Никто не выйдет.
– А тогда пусть валят отсюда! Слышь, команчи хуевы! Давай, валите к себе, в норы! По щелям забейтесь и тихо сидите! Раздавлю! Подо мной вся Москва была, и вы подо мной будете!
Глыбов поднял автомат и выстрелил в небо. Со стороны столовой, где сейчас коротали вечер волонтеры, послышался женский визг.
– Э! – досадливо сказал Муса.
Глыбов подождал.
– Или выходи, – крикнул он, – или проваливай! Считаю до трех! А то оставим без повидла!
Сейчас начнет стрелять, подумал Савелий. И он будет стрелять не в небо. Он будет стрелять в лес.
Нетрезвый миллионер перехватил оружие, собираясь выпустить очередь от живота. Автомат выплюнул оранжевое пламя. Савелий прыгнул, изумившись собственной ловкости. Ухватил дуло, рванул от себя и вверх; пули ушли в листву. Эхо выстрелов прокатилось от одного края неба до другого края, как бильярдный шар от борта к борту. Ладонь обожгло. Изумленный Глыбов зарычал, оттолкнул Савелия, грубо ударил ногой в живот. Савелий споткнулся о корень, упал, тут же вскочил, сжал кулаки, от всей души дал сдачи, попал в живот и скулу. Миллионер оказался крепким мужчиной и лишь едва пошатнулся. Темнота скрыла его намерения и выражение лица – очевидно, Муса быстро среагировал, удержал, оттащил, помешал миллионеровой ярости развиться во что-то худшее. Может быть, Глыбов застрелил бы Савелия. Или сильно избил. Или, наоборот, Савелий искалечил бы миллионера. Или оба, вцепившись друг в друга, покатились бы по мокрой траве.
Миг – и оба успокоились, Савелий разогнулся, опустил руки. Почувствовал сожаление. Он бы ударил еще раз. Или четыре раза.
– Э! – прогудел Муса. – Хватит, хватит.
– Гляди-ка, – сквозь зубы процедил Глыбов, рыком предплечья освобождаясь из объятий своего спутника, – наш стебель проявил активность! Что, жалко зеленых собратьев? Одно дерево защищает другое дерево?
– Я не дерево, – отрезал Савелий.
– Хватит, – повторил Муса.
– Деревья ни при чем, – выдохнул Савелий. – В лесу живут люди.
– А я? – прорычал миллионер. – Я тебе не человек?
– Вот и веди себя по-человечески.
Потом послышался еще чей-то голос, по лицам забегал луч фонаря. Глыбов отшагнул, отвернулся, из него словно вышел воздух. Он стал ругаться в голос и даже, кажется, всхлипывать.
– Вы с ума сошли! – воскликнул владелец фонаря. – Что происходит?
– Все в порядке, доктор, – ответил Муса.
– Зачем вы ударили больного?
– Я не больной, – подал голос Савелий. – Еще неизвестно, кто тут больной. Здесь нельзя стрелять в лес. Можно попасть в людей.
– А кто стрелял?
– Никто, – глухо ответил Глыбов. – Случайность. Неосторожное обращение с оружием. Между прочим, доктор, вам известно, что колония окружена? Неандертальцы смотрят из-за каждого куста.
– Это их кусты, – спокойно сказал Смирнов. – Пусть смотрят.
– Ах вот как.
– Да. Именно так. Савелий прав – стрелять нельзя. Им нельзя делать ничего плохого.
– Вы их еще в Красную книгу занесите!
– Послушайте, мы этим людям должны.
Глыбов нервно рассмеялся:
– Я никому ничего не должен.
– Нет, – возразил Смирнов. – Должны. Мы все им должны. Именно по нашей вине они живут как дикари.
– По нашей вине? – презрительно уточнил миллионер.
– Они живут в той же стране, что и мы с вами. Они говорят на том же языке.
– А я тут при чем?
– Если хотите – оставайтесь ни при чем.
Муса что-то прошептал, не по-русски. Смирнов вздохнул и новым, тяжелым голосом произнес:
– Формально я здесь первое лицо. Руководитель. Я прошу всех разойтись. И впредь соблюдать дисциплину. Я и так с трудом ее поддерживаю. Сами знаете, что тут за публика. Жулье, картежники, пробы негде ставить… А когда прилетаете вы, с вашими автоматами, – начинается полный хаос… Не разлагайте коллектив. Больше никакой стрельбы. Вам ясно, Глыбов?
Лицо миллионера в желтом свете фонаря выглядело совершенно безумным.
– Вы правы, доктор, – медленно произнес он. – Конечно. Никаких проблем. Будем всех любить и жалеть. Все люди братья и так далее…
– Хотите, я сделаю вам укол? Сразу успокоитесь.
Глыбов пнул ближайший куст.
– Идите вы к черту с вашими уколами! Кому и когда помогли ваши уколы? Вы обещали, что спасете мою жену! А сами переживаете за дикарей! Почему вы сейчас здесь? Почему не рядом с ней? Я валялся у вас в ногах! Умолял! Все, что угодно! Любые деньги! Верните мне ее, мне нет без нее жизни, мне дышать нечем… Вся ваша наука не может спасти одну-единственную женщину… Все было ради нее! Бизнес, солярии, девяносто пятый этаж – все, все! А теперь вы тут, а она…
– Я сделаю все, что в моих силах. Прошу вас, успокойтесь.
Глыбов отшвырнул автомат, побрел прочь.
– Муса, – попросил Смирнов, – приглядите за ним.
– А вы, – вежливо сказал Муса, – больше не пускайте его в изолятор.
Смирнов фыркнул:
– Слушайте, это его жена. И его изолятор. Вся колония – его собственность. Как вы себе это представляете?
– Я просто предложил.
– Прошу вас, завтра же вечером – улетайте.
– Хорошо, – спокойно ответил Муса, поднимая брошенное оружие.
– А ты, Савелий, пойдешь со мной. Я тебя осмотрю.
Домик Смирнова изнутри смахивал на монашескую келью. Савелий огляделся:
– Вы, доктор, наверное, себя не любите.
Смирнов присел за крошечный узкий столик, пожал плечами:
– Почему не люблю? Люблю. Но скажем так, не слишком сильно. Что у вас с Глыбовым? Конфликт?
