Сергей Лексутов - Игра в голос по-курайски
Трепеща в смертном ужасе, Мурза подумал, какую же скорость могут развивать эти крылья?! А не приведи Бог, его, властителя, кто-нибудь из них зацепит крылом?.. Но тут же он злорадно ухмыльнулся; вот они и раскрыли свою мятежную сущность! Прикидывались правоверными, а сами молились гнусной богине Ядрене-Фене и таили преступные крылья под лохмотьями.
Снова раздался Клич. Мятежники выстроились в небе острым клином, и круто забирая ввысь, понеслись прочь, в лазурную пустыню неба, к таящимся там звездам. От кумысопоилки поднялось несколько седоголовых масов. Уверенно набрав высоту, они догнали уносящийся клин и пристроились к его правому флангу.
Мурза уже с облегчением подумал, что все обошлось, как вдруг, отбиваясь от стражников, из юрты Шахини выскочила Принцесса. Ищущим взором она зашарила по небу, из уст ее вырвался горестный крик. Ей ответил пронзительный, но уже замирающий вдали Клич. И тогда она, собрав все силы, отшвырнула стражников. Вскочила на дикого, необъезженного жеребчика и взмыла в небо. У жеребчика были острые, еще не знавшие ножниц, крылья. На взлете он зацепил кончиком крыла флюгер, торчащий над юртой Мурзы. Срезанный, как бритвой, он упал куда-то за кучи гниющих баклажанных очисток. А Принцесса, стремительно набирая высоту, умчалась за пропадающим вдали клином манприсов.
Выскочившая из юрты Шахиня кричала:
— Куда ты, безумная?! Там лишь равнодушные звезды, да ледяной ветер! Из пищи — там только мысль. Там же нет баклажанов!..
Поздно. Закатное солнце блеснуло багровым отсветом на крыльях не знавшего стойла жеребчика — и все…
Неожиданно к Мурзе пришло ощущение потери. Все кончилось. А ведь борьба как-то расшевелила его, разволновала охладившуюся кровь. Даже забродили в нем какие-то неведомые желания. Однако он быстро справился с собой. Надо думать, как теперь, в условиях демократии, готовить неразумные племена к постижению Великой Цели. Надо, наконец, приказать рабу-зодчему заделать дыру в крыше юрты, чтобы не видеть по ночам звезд. Лучше всего на месте дыры возвести какую-нибудь легкую декоративную башенку, и там устроить свои покои, чтобы поменьше мешали думать о высоком всякие любители безответственных полетов. Как-то надо увековечить память победы над террористами. Племя поприсов размножается, надо думать об увеличении посевов баклажанов. Чем-то же их надо кормить. Хорошо, что масы улетели, под баклажаны можно занять их пастбища. Надо обновить интерьер конского стойла… Столько дел…
Вдруг Мурза вспомнил, что беспутная Принцесса на взлете срезала его флюгер.
— О, господи!.. — горестно воскликнул он. — Как же я теперь узнаю, откуда ветер дует?!
–
Примечание: Манприсы — мастера непризнанного слова. Маприсы — мастера признанного слова. Поприсы — подмастерья признанного слова. Масы — мастера слова.
Глава 1
Солнце, яркое, но не жаркое в конце августа, ласкало плечи под футболкой, играло золотыми бликами в редких лужицах, оставшихся после позавчерашнего дождя, легкий ветерок приятно освежал лицо. Павел Лоскутов неторопливо накручивал педали своего видавшего виды дорожного «Урала», привычно сноровисто вписываясь в глубокие колеи, оставленные танками и приглаженные толстыми колесами бэтээров. Слева, бесконечными линиями, похожими на нотные линейки, тянулись проволочные заграждения, изредка монотонность линий прерывалась нотными ключами с одной и той же тревожной нотой: — "Запретная зона. Стой! Стреляют". Понятно, никто в Павла стрелять бы не стал, даже если бы он полез за проволоку. Тут и часового-то Павел увидеть не сподобился ни разу за многие годы своих поездок в эти места за грибами. А грибов в здешних лесах бывало навалом! Из-за того, что дорога была разбита до полного безобразия, грибники на колесах сюда не ездили, а для пеших было далековато. От конечной остановки автобуса в военном городке еще топать добрых шесть-семь километров.
Мысли неспешно текли в голове, как черная глубокая колея под переднее колесо велосипеда. И были такими же черными. Да и с чего бы им не быть черными? Жизнь выкинула такой финт, что впору встать на площади в пикет и орать насчёт «развала» и «геноцида»… Особенно в последнее время ему все чаще и чаще вспоминалась миниатюра, под названием "Легенда о Мурзе", которую Павел написал в порыве вдохновения сразу же после пресловутого турнира поэтов. Будто еще тогда заглянул в какое-то искривленное зеркало и увидел будущее. Но реальное будущее оказалось еще искревленнее того, которое он увидел в искривленном зеркале. К тому же постоянно добавлялась унизительная нищета, перемежающаяся с форменным голодом.
Павел не был потомственным работягой, но и субтильным интеллигентом тоже не был, хоть и родился в семье, в которой точно насчитывалось три поколения интеллигентов. Может быть и больше, но предреволюционная жизнь деда с бабкой была покрыта мраком неизвестности. О ней никогда не говорили ни старики, ни родители. Бабка везде говорила и писала, что из крестьян, но при этом в совершенстве владела четырьмя языками, которые и преподавала в школах аж до семидесяти пяти лет. Дед тоже окончил Университет и тоже помалкивал о своём происхождении. Павлу поступить в Университет во исполнении давней мечты до армии не удалось. Попал в заштатную радиолокационную роту ПВО. Просидел два года за пультом радиовысотомера, службу справил «нормально» как говорят солдаты, стал мастером-оператором РЛС. Но вот из-за своей «нестандартности» умудрился насмерть поссориться с командиром части! А история вышла анекдотическая. Павел за всю службу ни разу не сбегал в самоволку… Ну не тянуло его! Что тут поделаешь? Но в последнее лето одолжил свою пилотку другу… Роскошную офицерскую пилотку — «ЧШ», с вытравленной хлоркой на подкладке своей фамилией, как и положено по армейскому обычаю. И надо же было судьбе так карты раскинуть, что его приятель похаживал в ту же комнату, той же женской общаги, что и командир роты! Так получилось, что любвеобильный капитан нагрянул в общагу в неурочный час, и приятелю Павла пришлось спасаться бегством, забыв пилотку. Естественно, «старику» комроты слишком сильно подгадить не мог, разве что затормозить «дембель» подольше, в надежде, что заматеревшие «фазаны» как следует отпинают бывшего обидчика. Но плохо знал свою роту товарищ капитан! Не было в ней никакой дедовщины. Новоявленные «старики» так уважали Павла, что даже требовали, чтобы дневальный не орал благим матом «подъём» дабы «дембель» мог поспать подольше, лишний часок до завтрака. Но Павел долго не знал, за что окрысился на него командир. Приятель пришел из самоволки, сказал, что пилотку забыл в общаге, а при каких обстоятельствах — не упомянул. Ну, забыл и забыл, с кем не бывает? Только вдруг на следующий же день командир назначил Павла в наряд на кухню, вместо того, чтобы дежурным по роте. Хоть и был Павел ефрейтором, но на должности сидел сержантской, к тому же он после увольнения в запас бывшего оператора высотомера автоматически стал заместителем командира взвода, так что, присвоение звания сержанта было вопросом времени. Но Павел так и не стал сержантом. Однако разнарядка есть разнарядка, сержантом вместо него стал распиздяй, приставленный к свиньям ввиду полнейшей неспособности к чему — либо военному. Капитану казалось, что он делает всё, чтобы Павлу служба мёдом не казалась, а Павел на кухне неплохо отсыпался и отъедался. В наряде на кухне тяжело непривычному ещё салаге, а для старика тяжело ли на тридцать человек помыть посуду и начистить картошки? К тому же чистить картошку приходила помогать свободная смена наряда. Капитанская злопамятность отрыгнулась много позже, уже зимой, когда товарищи Павла давно переоделись в цивильное и отпраздновали своё счастливое возвращение домой. Судьба-злодейка неистощима на подлости. Рота поехала в баню, поскольку своей в расположении не имелось, и помывка происходила в одной из общественных бань близлежащего шахтерского поселка. Павел никогда не упускал случая лишний раз попариться и помыться, тем более что он каждое утро ждал, вот-вот придет из штаба полка запрос, почему так долго задерживается давно отслуживший солдат? Раздолбай шофер не озаботился затянуть, как следует гайки на кардане, и надо же было кардану отвалиться как раз на повороте! Два десятка солдат ссыпались на обочину, по некоторым из них прокатился перевернувшийся газик… Короче говоря, все пострадавшие были комиссованы, получили в последствии неплохие пенсии, один Павел формально уже не числился в вооруженных силах, а потому, пролежав добрых восемь месяцев в госпитале, ни за что ни про что заработав трещину в черепе и множественные переломы левой ноги, да вдобавок два ребра воткнулись в легкие, так что домой приковылял кое-как на костылях инвалидом второй группы, а травма у него оказалась бытовая, со всеми вытекающими последствиями. Видно была где-то у капитана мохнатая лапа, потому никто и не стал доискиваться, что делал в боевом подразделении давно демобилизованный солдат. Поговаривали же в роте, что капитан служил интендантом при штабе дивизии, и что на отдаленную «точку» его сослали за какие-то крупные дела. Другого бы посадили, а ему обеспечили комфортную жизнь на спокойной должности и без соблазнов снова запустить руку в глубокий государственный карман. С Павлом дело повернули так, что его как бы и не было в подразделении, а под машину он попал по пьянке, на пути домой.
