Павел Багряк - «Фирма приключений»
Все засмеялись, поскольку неловкость каждого была с лихвой компенсирована неудобством всех остальных.
— Я предлагаю выпить за Линду, — сказал вдруг Гард, поднимая бокал. — В конце концов, мужчины мы или нет? Фред, не забудь сказать Линде, что мы проявили по отношению к ней рыцарское благородство.
С этими словами он опрокинул в рот содержимое бокала, и его примеру последовали остальные, кроме Валери Шмерля, который, едва отхлебнув глоток минеральной, наклонился к Рольфу Бейли и шепотом спросил:
— Чего она там проехалась по поводу моей Матильды, ты не понял?
— А! — сказал Бейли. — Обычная женская зависть, выкинь из головы, дорогой Валери… Друзья, давайте все же подумаем, как помочь Фреду, тем более что, насколько я понимаю, наш уважаемый банкир теперь уж точно не намерен брать преподобную Линду на свое иждивение!
Клод Серпино снова крякнул, но уже с другим оттенком. Если в первый раз его «кряк» означал недоумение или, может быть, даже сердитость, то сейчас — прямодушное согласие со словами Бейли, ибо Серпино полагал, что деньги в наше время не цементируют, а скорее разъедают человеческие отношения, особенно в тех случаях, когда они претендуют на дружеские.
— Да, надо что-то придумать, — поддержал профессора Карел Кахиня. — Если мы не вместе, то, спрашивается, зачем мы здесь?
— Собственно говоря, я не прошу помощи, — резко заметил Честер. — Просто хочу излить душу.
— Вот тебе телефон, — чиркнул на бумажной салфетке цифры Кахиня. — Позвони в бюро «Душа в душу» и изливайся с утра до ночи. Кому еще хочется? — обратился он к присутствующим.
Все промолчали. Тогда Карел, сразу став серьезным, сказал:
— У меня есть идея. Надо сделать Фреда Честера, обладающего, как известно, дурацким, но в то же время независимым характером, официальным газетным чертом.
— Кем-кем? — не понял Шмерль.
Впрочем, и все остальные с удивлением посмотрели на воинственно настроенного Карела.
— Карел, — сказал Гард, — не увлекайся. Что ты имел в виду, говоря о редакционном черте?
— Даже всемогущий Бог, — веско начал Кахиня, — не мог обойтись без Сатаны. А кто такой Сатана, переводя его титул и должность на современный политический язык? Узаконенная оппозиция! Кто-то ведь должен отвечать за несовершенство мира, господа! Так и в газете. Готов спорить, что Орвану, хоть он и верблюд, надоело талдычить в своей газетенке все одно и то же, — пресно! Для игры с читателем ему нужна изюминка: внутренний оппозиционер! Пусть Честер продаст Орвану эту идею: я, мол, буду у вас чертом. Сатаной, а вы меня в вашей же собственной газете будете превращать в отбивную котлетку. Уж если это не свобода слова… Политично и очень доходно: мы, народ, обожаем скандальчики, кухонные свары и прочие виды полоскания грязного бельишка.
— А что? — сказал Гард. — В этом что-то есть. А, Фред?
— Циники вы… — пробормотал Честер.
— Ну, положим! — запротестовал Шмерль. — Я верю в идеалы.
— И правильно делаешь, так легче живется. Однако же не вера в идеалы нас объединяет!..
Действительно, всю эту разношерстную компанию объединяло нечто совсем другое, а что именно, не смог бы сформулировать и сам Карел Кахиня, несмотря на свой воистину феерический талант. Они встретились и подружились много лет назад, когда каждый из них не имел ничего, кроме самого большого богатства на свете: молодости. В ту пору шла война, вести которую они не хотели, потому что война была жестокой, позорной и гнусной. Свое отношение к ней они выразили открыто, за что угодили под суд и были приговорены трибуналом к расстрелу. Двое суток им пришлось просидеть под замком в ожидании казни, и эти сорок восемь последних часов сроднили молодых солдат так, словно и после смерти им надлежало жариться на одной сковородке в аду или шагать по райским кущам, обнявшись, как братья. На исходе вторых суток противник предпринял неожиданное наступление, прорвал оборону, ворвался на базу и благополучно взял в плен шестерых смертников, не считая кое-какой боевой техники, брошенной в пылу отступления. Потом все шестеро, отчаянно рискуя, бежали из плена, два года слонялись по миру, голодали, жили бурно и весело, как живут только в молодости, да к тому же чудом избежав смерти, а затем вернулись на родину, когда опозоренное войной правительство было вынуждено объявить амнистию. Что самое удивительное: спустя много лет они сохранили дружбу, хотя ничего, кроме общих воспоминаний, у них не было, да и быть не могло, шесть человек двинулись по жизни шестью разными дорогами, которые, начавшись в одной точке, все более и более расходились. Собравшись как-то раз в ресторанчике «И ты, Брут!», они с такой горечью прочувствовали грядущее расставание, что приняли поистине одухотворяющее решение: собираться и впредь, кем бы и каким бы каждый из них ни стал. Причем собираться по первому зову любого члена компании, и не для простого застолья, а для того, чтобы оказать ему помощь, если он в ней нуждается. Несмотря на то что они были тогда молоды, им хватило житейской мудрости с самого начала оговорить главное условие этих встреч: помощь должна носить исключительно духовный характер, ни в коем случае не меркантильный, — право же, ничто так не способствует долголетию добрых товарищеских отношений, как независимость друг от друга в денежном или ином корыстном смысле.
— Карел выдвинул дельное предложение, — веско проговорил Серпино, в очередной раз промокая салфеткой пышные усы. — Раз у Фреда такой мерзкий характер, пусть уж будет мерзким и его журналистское амплуа…
— Речь идет, — вставил Бейли, — всего лишь о том, что такое положение Честера надо в редакции узаконить. Пойдет ли на это Верблюд? Или, может, ты поговоришь с ним, Клод, тем более что он держит свой капитал в твоем банке?
— Никогда не думал, что человек, занимающийся чистой наукой, может обладать такой низменной житейской информацией, — проворчал Клод Серпино.
На маленькой эстраде тем временем появилась девица и со смущенной улыбкой школьницы стала медленно раздеваться в такт музыке.
— Симпатичная малышка, — оживился Валери Шмерль, отвлекая внимание друзей в самый напряженный момент общего разговора. — Да ведь каких денег небось стоит!
— Из твоей одной Матильды можно сделать десяток таких малышек, — съязвил Кахиня.
— Что ты хочешь этим сказать? — начал было заводиться Шмерль, однако Гард, произнеся короткое «Брек!», прервал раунд.
— Друзья, — сказал он, наполняя бокалы, — вернемся к нашим баранам!
— Ты хотел, вероятно, сказать: к барану, то есть к Фреду? — не сдержался Кахиня.
