Дин Кунц - Самый темный вечер в году
Распечатав ее послание, Брайан отправил электронное письмо в папку «Ванесса».
Чтобы не расплескать кофе, держал кружку двумя руками. Вкус был отличный, но теперь он нуждался в чем-то более крепком.
Из серванта в углу столовой достал бутылку коньяка. Вернувшись в кабинет, добавил в кофе щедрую дозу «Реми Мартин».
Сам он практически не пил. «Реми» держал для гостей. Сегодняшняя гостья пришла незваной, пусть и виртуально.
Какое-то время Брайан ходил по квартире, маленькими глотками пил кофе, дожидаясь, пока коньяк успокоит нервы.
Эми говорила чистую правду: Карл Брокман не был достойным противником. От него пахло текилой. Тогда как от Ванессы, даже на расстоянии, разило серой.
Собравшись с духом, Брайан вернулся к компьютеру и открыл второе электронное письмо.
«Эй, Брай. Забыла рассказать тебе кое-что забавное».
Не читая дальше, он кликнул мышкой на «Файл», потом на «Печать» и отправил второе электронное письмо вслед за первым в папку «Ванесса».
Тишина окутывала его квартиру. Ни единого звука не доносилось ни из конторы на первом этаже, ни с темной улицы.
Он закрыл глаза. Но только настоящая слепота могла избавить его от необходимости прочитать распечатку второго электронного письма.
«В июле Пигги весь день строила песочные замки на маленьком пляже, который есть в этом новом месте, и в результате страшно обгорела на солнце. Потом долго не могла спать, плакала по ночам, наконец начала облезать, потом чесаться. Оставалось только удивляться, что от нее не пахло жареным беконом».
Он плыл по волнам прошлого, под ним лежала бездна воспоминаний.
«Теперь Пигги снова розовая и гладкая, но на шее родинка, которая вроде бы изменяется. Может, тот солнечный ожог привел к меланоме[5]. Буду держать тебя в курсе».
Брайан положил вторую распечатку к первой. С тем чтобы прочитать позже, в поисках других ключевых слов, помимо «маленького пляжа».
На кухне вылил в раковину все, что оставалось в кружке. Кофе ему больше не требовался, пить коньяк не хотелось.
Вина — лошадь, не знающая усталости. Горе переходит в печаль, а печаль — выносливый всадник.
Брайан открыл холодильник, закрыл. Не мог есть, так же, как и спать.
Возвращаться в кабинет и браться за один из текущих проектов желания не было. Архитектура могла быть застывшей музыкой, как когда-то сказал Гете, но сейчас Брайан ее не слышал.
Из ящика буфета он достал большой альбом для рисования и набор карандашей. И первое, и второе он держал в каждой комнате своей квартиры.
Сел за стол и начал набрасывать дом, который собирался спроектировать для Эми: место для собак, где ни у кого не поднимется на них рука, где они получат всю полагающуюся им любовь.
Эми принадлежал участок земли, включающий вершину холма, на котором росли дубы, и их тени по утрам далеко тянулись по пологому склону-лугу, чтобы к полудню сойти на нет. Эми делилась с ним мыслями о том, каким ей хочется увидеть этот дом.
Тем не менее через какое-то время от набросков дома Брайан перешел к портрету, стал рисовать не земной рай для собак, а одну собаку. Дар портретиста у него был, но животных он не рисовал никогда.
И когда карандаш зашуршал по бумаге, на Брайана вдруг накатило ощущение сверхъестественного, и произошло что-то странное.
Глава 4
Высадив Брайана у его дома, Эми позвонила Лотти Августин, своей соседке, и объяснила, что привезет троих спасенных, которые нуждаются в убежище, только на этот раз не собак.
Лотти служила в добровольческой армии, которая выполняла всю работу «Золотого сердца», благотворительной организации, основанной Эми. В прошлом ее не раз будили после полуночи с просьбой о неотложной помощи, и она откликалась с радостью.
Овдовев пятнадцатью годами раньше, выйдя на пенсию, проработав всю жизнь медсестрой, Лотти полностью посвятила себя заботе о собаках и находила новое для себя занятие столь же важным, как добросовестное выполнение обязанностей хорошей жены и умелой медсестры.
Поездка от дома Брайана до дома Лотти началась в молчании: маленькая Тереза спала на заднем сиденье, Джимми сидел рядом с ней, глубоко задумавшись, Джанет, на переднем пассажирском сиденье, выглядела совсем потерянной и изучала пустынные улицы, словно попала в чужую страну.
Находясь в компании других людей, Эми молчание не любила. У нее всегда возникало ощущение, что сидящий рядом может задать ужасный вопрос, ответ на который, если она его даст, разобьет ее жизнь точно так же, как сильно брошенный камень разбивает стеклянное окно.
Соответственно, она пыталась завязать разговор, чего только ни касалась, включая Антуана, собаку-поводыря, помогающего Марко водить автомобиль в Филиппинах, но ни дети, ни их мать приманку не проглатывали.
Когда они остановились на красный свет, Джанет протянула Эми две тысячи долларов, которые та дала Карлу.
— Они ваши, — покачала головой Эми.
— Я не могу их принять.
— Я купила собаку.
— Карл сейчас в тюрьме.
— Он скоро выйдет под залог.
— Но собака ему не нужна.
— Потому что я купила ее.
— Он захочет посчитаться со мной… после того, что я делала.
— Он вас не найдет. Я обещаю.
— Теперь мы не можем позволить себе собаку.
— Нет проблем. Я ее купила.
— Я бы все равно ее вам отдала.
— Сделка совершена.
— Это большие деньги.
— Не так чтобы очень. По завершении сделки я никогда не прошу сбавить цену.
Женщина сжала деньги в левой руке, левую накрыла правой, положила руки на колени, опустила голову.
Красный свет сменился зеленым, и Эми, переезжая пустынный перекресток, услышала: «Спасибо».
— Поверьте мне, милая, — Эми думала о собаке в багажном отделении, — я от этой сделки в большем выигрыше.
Она посмотрела в зеркало заднего обзора, увидела голову собаки над спинкой заднего сиденья. Их взгляды встретились, а уж потом Эми сосредоточила внимание на дороге.
— Как давно у вас Никки? — спросила Эми.
— Чуть больше четырех месяцев.
— И откуда она взялась?
— Карл не сказал. Просто привел домой.
Они ехали на юг по Прибрежной автостраде, справа росли кусты и трава. За травой начинался пляж, упирающийся в океан.
— Сколько ей лет?
— Карл говорил, года два.
— То есть она попала к вам с кличкой.
— Нет. Он не знал, как ее звали раньше.
Вода была черной, небо — черным, а художница-луна, скатываясь к горизонту, разрисовывала гребни волн.
— Так кто ее так назвал?
