Наталия Нестерова - Некромант. Присяга
В отличие от меня.
По мнению реаниматолога Белкиной, я пребывала между этим и иным миром ровно двенадцать часов. Анализ крови поразил даже старших Белкиных коллег… и практически все эти двенадцать часов они боролись за мою личную выживаемость. Татьяна на скорую руку состряпала версию из двух частей: о том, что я анорексичка, и о том, что меня два раза сбила машина. Почему два раза?…
По свежести травм…
Ей поверили.
И врачи победили.
Я пришла в себя днем в субботу.
Помню, как очень долго совершенно бездумно следила за перемещениями солнечных пятен по потолку, собиралась с силами. Меня уже перевели из реанимации, где лежать крайне уныло, в обычную палату. Мне не хватало чего-то. Кого-то. Широкой головы с жесткой шерстью под пальцами. Тяжести белемнита на шее. Светлой улыбки Анура в глубине моей сущности. Когда пришла медсестра, я обнаружила, что Дар мой едва теплится… я даже не смогла узнать ее имя. Я привыкла к чужой Силе, Силе, данной мне на время миссии, и теперь, лишенная ее, ощущала себя калекой.
Приходили ребята, что-то говорили, трясли, спрашивали. Я отвечала, говорила то, что они хотели услышать. Но я словно пребывала под толщей воды, как на дне океана.
И не была до конца уверена, что я все же выжила.
А во время тихого часа я снова сбежала из больницы. Потому что совсем недалеко жила Ларочка, а у нее была бабушка. Человека требовалось освободить от роли охранника как можно скорее. И после того, как я сделала это, не входя в квартиру Ларисиной семьи… я добралась к себе домой.
Дома включила компьютер.
Наставница прислала мне в ответ на мое письмо целительную янтру и короткий заговор. Я рассмотрела рисунок, произнесла слова и повалилась спать. Тут меня застукали Чед и Танька и снова отвезли в больницу.
Во время боя Касиз дважды достал меня клинком. Если бы он оставался химерой, это было бы жало на хвосте… у меня начались заражение крови, сепсис, интоксикация. Конечно, врачи объясняли все это тем, что, порезавшись (разодрав руку и бедро ветками, когда падала с неба), я совсем не ухаживала за швами.
Но я теперь понимала, что именно сделал Касиз человечеству и какой подарочек достался лично мне.
Я не могла работать – почти не видела изображение на мониторе компьютера. Не могла и делать записи – слишком дрожали руки. Не могла думать – потому что думать получалось только о событиях прошедшей интересной недели в обществе Касиза и Анура. И, говоря по совести, я считала, что, невзирая на постоянные внутривенные вливания антибиотиков, на переливания крови и прочие героические меры, несмотря на вино, выпитое дома из Чаши Силы, и янтру Наставницы, я не выкарабкаюсь.
Коллег из дорогой редакции Танька ко мне не пускала.
Окружающий мир меня не интересовал. Практически до четверга.
В четверг что-то переломилось… я доползла до ординаторской, воспользовавшись паузой между капельницами, и робко поскреблась.
– Ксенька! Ты чего встала?…
– Наверное, потому, что смогла… Белк, давай опиши мне мои диагнозы…
– А то ты сама не знаешь!.. Ксень! Ну-ка, посмотри на меня…
Доктор Белка некоторое время заглядывала мне в глаза и в рот, изучала пульс и цвет кожи на разных участках тела и наконец вынесла вердикт:
– Ты что же, все-таки решила жить? Можно ребятам позвонить порадовать?…
– Танька…
Я повисла на теплой, округлой подруге и расплакалась. Белка тоже непрофессионально хрюкала и гладила меня по спине. Потом отослала очередные миллилитры моей крови в лабораторию, завернула меня в одеяло и отправила стажера за тортом и пиццей.
– Татьяна Федоровна, пациентке рано, она же после сепсиса на щадящем столе…
– Тебя не спросили!..
Я пила крепчайший сладкий чай, Танька рассказывала.
Чед огреб серьезные проблемы с полицией. Разруливал как мог; ему помогал Соколов. Зато Васька ничего не огреб, кроме нового бронежилета, который вместо испорченного ему нашел все тот же Соколов. Следователь пробовал в неофициальном режиме получить хоть какие-то объяснения от моих друзей… и обнаружил, что каждый из них видел только часть картинки, а все вместе увязывалось только исключительным доверием ко мне. Я была недоступна.
Группа Федотова как будто исчезла с лица земли. Федотов не поступал в больницы Москвы, и когда Соколов нашел-таки повод провести у него обыск – тот обнаружился у себя дома, лежал с инсультом, с парализованной половиной тела, но в здравом уме. Соколов посмотрел на Константина Константиновича… и перестал ко мне рваться.
– Если подумать, тот укол, который я сделала, мог спровоцировать инсульт на фоне сильного стресса… но что теперь поделаешь, – отметила Танька. – Соколов не знает, Васька, по-моему, тоже не видел, я рассказывать не стану и, если что, буду говорить, что Майя все врет. А в плане совести у меня тут почему-то клятва Гиппократа провисла слегка. Нет, я не то что хотела бы, чтобы Федотов помер. Я бы сама его реанимировала, если что. Медицина на поле боя не имеет стороны. Но вот все равно. Не могу не думать про тех тринадцать человек.
– Угу. Мерлин?…
– Мерлин, – застенчиво призналась Танька, – пока живет у меня. Толком тот день, когда он бегал от Панды, и не вспомнил. И как ходил в редакцию «Пифии», тоже.
– Танюшка, – я тихо заржала, – тебе это бесхребетное создание понравилось, что ли? Он же нахлебник, ему только дай прицепиться к чьей-нибудь шее!..
– Я все вижу, – задумчиво сказала Таня. – Это, прямо скажем, не Атос, не Портос и, чего уж, даже не Арамис. Он действительно зависимый, неловкий, ленивый и этой своей зависимостью как-то… манипулирует. Но в нем что-то есть. Романтика. Я его пока что не брошу.
– Я тебя предупредила!
– Ладно, спасибо…
Чем занимались и где находились Майя, Джокер и Вадим, Таньке было неизвестно. Вася на поезде двинул в Тамбов, вывозить семью с картошки. Там дамы неожиданно заартачились, аргументируя чистой экологией, продуктами, покоем и отсутствием беспокойных полицейских дома. Ларри вернулся один, с подробными указаниями по ремонту квартиры «под маленького». И начал вместо оного ремонт «девятки», посылая скорбные сетования небесам.
Понемногу торт и пицца исчезали.
– Ники, а теперь твоя очередь. Мы же так и не поняли… ты качественно эту штуку уничтожила?
– Очень качественно, Тань. Можешь гордиться. В борьбе добра со злом ты была на стороне добра.
– Бобра с козлом, – едко сказала Белка. – Я надеюсь, нам больше такие приключения не светят?
– Тоже надеюсь, Белк… Слушай… если хоть немного можно, я бы домой завтра пошла, – виновато проканючила я. Татьяна прищурилась.
Я понимала, что думает доктор Белкина. Я ей как пациент не нравилась. Как подруга она понимала, что я приду в себя только дома, возле деда Гоши, и в дорогой редакции. Также она понимала, что может отлично долечить меня дома сама. И еще она понимала, что у меня внутри что-то не так, а это для врачей со времен Гиппократа и Авиценны тревожный сигнал, в том числе и сигнал к тому, чтобы не выпущать, а присматривать.
