Павел Багряк - Пять президентов
— Там нас могут подслушать, Таратура, — сухо сказал Дорон. — Здесь же никто, кроме Бога.
У Таратуры отлегло от сердца: Дорон разговаривал с ним на равных.
— Я к вам от профессора Миллера, — сказал он. — Шеф просил передать вам это письмо.
И Таратура протянул пакет Дорону.
Тот осторожно, двумя пальцами взял пакет, достал из ящика стола ножницы и надрезал бумагу. Доставая письмо, он как бы невзначай спросил:
— Где сейчас Миллер? Далеко?
— У него менее удобное убежище, генерал, чем у вас, но достаточно надежное, — усмехнулся Таратура.
— Благодарю за исчерпывающую информацию.
Дорон раскрыл письмо.
— Странное послание, — сказал Дорон, дочитав. — Я не понимаю, чего хочет профессор Миллер. Нам лучше встретиться и обо всем договориться. Уверен, он будет удовлетворен.
— Я передам шефу все, что вы сказали, — заверил Дорона Таратура. — Мне можно идти?
— Не торопитесь, — сказал генерал.
Таратура едва заметно улыбнулся. Дорон поморщился. Затем, глядя прямо в глаза Таратуре, спросил:
— Где Миллер, Таратура? Вы должны мне сказать.
Таратура принялся насвистывать мотив «Тридцати девочек».
— Вы разумный человек, Таратура. Два миллиона кларков. Заранее. Сейчас.
— Благодарю, генерал, — ответил Таратура. — Я вам буду признателен за столь щедрый подарок. — Таратура явно издевался, и Дорон понял это.
— Вы будете моей правой рукой, Таратура, — сказал генерал.
— Мне кажется, вы тоже понимаете, что игра ведется уже не на деньги и почести. Зачем лишние слова, генерал?
— Неужели Миллер даст вам больше?
— Генерал, вы доверяете изменникам?
— Я плачу им деньги.
— И отбираете у них самоуважение.
Дорон задумался.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Вы выйдете отсюда потайным ходом прямо в парк. Учтите: я жду Миллера. Если мы договоримся, он получит все, что хочет, и даже больше того. А чтобы он доверял мне, я открою вам, как проникнуть сюда из парка. Впрочем, он может сам вызвать меня куда угодно. Я приду один. Идите, Таратура. Но берегитесь: вас ищут.
— Я это знаю, — улыбнулся Таратура. — Кстати, наверное, и ваши люди тоже. Я должен вам сказать, что с ними труднее всего работать.
— Благодарю за комплимент. — Дорон склонил голову. — Но сегодня за вами «хвостов» не будет, по крайней мере моих. Не беспокойтесь об этом.
«Так я и поверил», — подумал Таратура.
… Дитрих проводил Таратуру. Выскользнув из люка, Таратура отряхнул с костюма комочки земли и направился к выходу из парка.
Кто-то схватил его за запястье железной хваткой.
— Таратура, стой! — сказал незнакомец. — Пойдешь со мной.
— Хорошо, — неожиданно согласился Таратура.
Рыжий детина задумался, но руку все же отпустил.
— Так-то лучше, — пробормотал он. — Бенк Норрис не любит, когда его не слушаются.
Они медленно шли по аллее парка. Таратура чуть впереди, Норрис сзади.
— Подожди, — остановился Таратура, — у меня развязался шнурок.
Он нагнулся. Норрис слегка наклонился, пытаясь разглядеть, что делает его спутник.
Сильный, резкий удар правой сбил Норриса с ног. Он грохнулся об землю, как чушка металла. Деревья поплыли в сторону, откуда-то из-за них выплыло лицо Чарлза Квика, «короля Эфитрии», который все-таки побил Норриса в той решающей схватке. Точно таким же ударом в солнечное сплетение.
Когда Норрис очнулся, в парке никого не было.
Таратура не один раз ходил «хвостом» за преступниками всех мастей и поэтому отлично знал, как нужно от них избавляться.
Заскочив в кабачок «Старый моряк», он поздоровался с хозяином и, подмигнув ему, направился к черному ходу. Хозяин не сказал ни слова: он отлично все понимал и молчал, когда его клиенты предпочитали черный ход парадному.
Пройдя дворами, Таратура вышел на главную улицу и, миновав несколько домов, вновь исчез в одном из подъездов. Пройдя на второй этаж, он остановился и прислушался. «Хвост» не появлялся. В конце коридора был балкон — о его существовании Таратура знал. Он открыл стеклянную дверь и вышел на балкон. Во дворе трое ребятишек возились возле кучи песка. Больше никого не было. Таратура спрыгнул вниз и поморщился от боли. Правая рука ныла. Он ударил Норриса настолько сильно, что, кажется, вывихнул кисть. Сейчас, когда он оперся на руку, острая боль пронзила тело. Таратура пересек двор, очутился в одном из переулков, примыкающих к дому, где скрывались Чвиз и Миллер, и облегченно вздохнул. Его нелегкая миссия была закончена.
Только сейчас Таратура понял, насколько он устал. Он хотел уже было войти в подъезд, когда заметил у одного из входов в дом двух человек.
Кажется, они не смотрели в его сторону, но даже если бы смотрели, все равно необходимо было предупредить ученых: дом обнаружен! Эти двое были чужаками, один из них — полицейским. Таратуре даже показалось, что он знает его, настолько знакомой была фигура этого человека. Метнувшись в подъезд, Таратура бросился в левую галерею. И даже не услышал, а скорее понял, что те двое кинулись за ним.
Таратура добежал до конца галереи, а затем — вверх по лестнице. Его окутали сумрак и прохлада бетонных перекрытий. Он прислушался. Сзади доносился топот.
Оставался единственный выход — наверх. Таратура, перепрыгивая через две ступени, побежал туда. Вот и третий этаж. Один из преследователей, вероятно, отстал. Он что-то крикнул, но Таратура не разобрал слов.
Дверь на чердак была закрыта. Таратура растерялся: он оказался в ловушке. Преследователи близились, они тоже перепрыгивали через ступени.
Не раздумывая, Таратура навалился плечом на чердачную дверь. Прогнившие доски треснули, и он упал на рухнувшую дверь. Острая боль вновь резанула тело — рука, поврежденная в парке, давала о себе знать.
Таратура вскочил и, опрокидывая на пути какие-то корзины, ящики, стулья, побежал к светлому пятну — это было слуховое окно.
Он выбил стекло и протиснулся на крышу.
За ним катился шум преследования. Те двое уже приближались к окну.
Черепичная крыша была очень скользкой. Балансируя руками, Таратура осторожно шел по коньку. В двадцати шагах начиналась крыша другого дома, а там пожарная лестница и — спасение.
— Таратура, стой! — услышал он знакомый голос Честера. — Вернись!
Таратура остолбенел. «Честер? — мелькнуло в голове. — Почему он?»
Левая нога заскользила, и Таратура упал. Тело медленно поехало по крутому склону крыши. Судорожным движением Таратура попытался дотянуться до стойки телевизионной антенны. Но, когда пальцы почувствовали металл, сознание помутилось от пронизывающей боли. «Как глупо…» — успел подумать Таратура, скользя к пропасти.
