Лев Гурский - Есть, господин президент!
Толстая бабушка Лера была, конечно, ходячей карикатурой. Ждать от нее откровений было просто смешно. Однако через пару секунд после начала ее речи я поймал себя на странном ощущении, что ее слова мне нравятся. Да что там «нравятся» — приводит в восторг!
Как ни относись к Старосельской, сказал я себе, но выступает она превосходно: образно, сочно, ярко, убедительно. Ее метафоры точны, ее сравнения убийственны. Даже ее скрипучий голос скоро перестает раздражать. И почему, собственно, скрипучий? Кто мне внушил такую глупость? Очень мелодичный, музыкальный голос… Ну какая же я сволочь, с внезапной ясностью осознал я. Какое же я мелкое циничное говнецо! Я вздумал унизить эту великую женщину, поставив ее на одну доску с ничтожным Тимой!
Спрашивается, кто она и кто он? Героиня нашего времени — и жалкий паяц. Русская Жанна д'Арк — и гнилой плод пиаровских технологий. По контрасту с гордой пассионарией Старосельской оплывшая погодинская туша стала вызывать у меня почти физическое омерзение.
Сегодня же закрою проект «Почва», твердо решил я. Иного выхода быть не может. Пойду к Главе Администрации и скажу ему прямо: так, мол, и так, мы поступаем гнусно, окучивая ублюдков. Партии Погодина надо перекрыть кислород, а самого Погодина — гнать в шею, в Африку, третьим секретарем посольства в Зимбабве. Будет вякать — дать еще и в ухо… Сам я, разумеется, подам заявление об уходе и попробую вступить в «ДемАльянс». Только туда. Сразу меня ни за что не примут — у Вани Щебнева много грехов перед русским либерализмом. Но, может, возьмут с испытательным сроком? Чтобы заслужить доверие, я буду работать санитаром в госпитале для бездомных собак, а через год на коленях приползу к Валерии Брониславовне: она женщина с понятием, авось простит…
— …ибо западная демократия — это интеллект, ответственность, права меньшинства и неустанный труд. Пусть правит олигархия, лишь бы это была не власть бедных озлобленных нацистов, а власть богатых и великодушных людей! — Старосельская завершила вступительную речь и с достоинством поклонилась.
То, что разразилось в зале после ее слов, не очень было похоже на обычные аплодисменты: нет, это был взрыв, гром, рев торнадо, сход лавин. Публика, приглашенная на ток-шоу неистовствовала за кадром. А в кадре все четверо дам-арбитров, подскочив с мест, устроили оратору восторженную овацию. Лерин старичок-секундант рядом с подиумом так неистово отбивал ладоши, что я испугался за его сохранность — не рассыплется ли он от переполняющих чувств? Даже секундант Погодина, верный Органон, хотя и не аплодировал, уже поглядывал на своего босса с некоторым осуждением.
Счетчик в правом углу экрана просто зашкаливало. Из-за скорости меняющихся цифр трудно было разобрать точный счет. Но я видел, как число телезрителей, голосующих в пользу пассионарии, давно перевалило за двадцать тысяч. Слева у Погодина болтались всего тридцать два сочувственных голоса. Вот их стало тридцать три — еще один ненормальный вздумал поддержать лидера «Почвы».
— Вы не хотите застрелиться, Погодин? — с ледяным презрением спросил у Тимы Журавлев, дождавшись, когда гром в зале немного поутихнет. — Скажите, не бойтесь. Я дам вам парабеллум… — Ведущий демонстративно похлопал себя по карманам, никакого оружия не нашел и обратился к массовке: — У кого-нибудь в зале случайно нет с собою парабеллума? или хоть пилочки для ногтей?
Одинокий мужской голос откликнулся с нескрываемой досадой:
— У вас же металлоискатель на входе!
— Ах да, я и забыл, — разочарованно сказал Журавлев. — Ну тогда шоу продолжается. Как мне ни противно, но правила есть правила. Мы обязаны предоставить ответное слово вот этому…
Ведущий брезгливо указал мизинцем на Погодина. Красный и потный, Тима стоял у барьера и чем-то, по обыкновению, торопливо чавкал. Этот жирный окорок, сдавая в нашу бухгалтерию немыслимые счета из дорогущих ресторанов, уверял, будто хорошая еда успокаивает его нервы. Ну жри-жри, подумал я, больше тебе не объесть Кремль. Попировал — и будет! День твой последний пришел, обалдуй.
— Госпожа Старосельская, я вам не раковая клетка, а русский патриот, — нервно сглотнув, начал Погодин, и у меня сразу аж мурашки пробежали по спине от этого проникновенного голоса, в котором слышалась всю боль страдающего народа. — Я пришел на это шоу не потому, что так люблю телекамеры, а лишь потому, что отечество в большой беде. Уже завтра моих детей, внуков будут воспитывать люди, для которых русский не является родным.
Это — всего один пример того, как из года в год ломают становой хребет российской государственности. Вьетнамцы, афганцы, таджики, турки являются в Россию, берут наших женщин в жены, захватывают почту и телеграф, криминальным путем проникают в школы и больницы, а уж про тюрьмы я и не говорю: только в Москве 65 процентов всех преступлений совершаются людьми некоренной национальности. Я никогда не видел нашего человека, который был бы вором в законе в Грузии. Зато грузинских воров в законе у нас полным-полно…
Тима Погодин моментально вырос в моих глазах. Раньше я не слышал от него такой умной, стилистически совершенной и захватывающей речи. Его пламенное выступление било в цель, будило высокие чувства. И я еще имел глупость обозвать граммофоном такого превосходного оратора! Стыд мне и позор. Сам я граммофон.
С каждым новым словом, которое срывалось с губ этого красивого и трагически непонятого человека я осознавал: мне выпало счастье припасть к истокам подлинного национального возрождения. Как же Погодину трудно нести свой крест! Сколько же ему приходится страдать за свои убеждения! Как мешают ему лукавые инородцы, выпущенные из-за мировой кулисы специально, чтобы нам вредить! Афганцы, вьетнамцы, молдаване — целый вражеский интернационал! А эти грузины, о-о-о, конечно же, совсем оборзели! Это просто запредельная наглость: мы по доброте душевной пускаем в Россию их воров в законе, а они русских — нет! Да как это можно терпеть? Надо немедленно выходить на правительство с пакетом предложений и ставить вопрос ребром. Хватит с ними нянчиться, достали! Есть у тебя российское гражданство — сиди в наших тюрьмах, сколько влезет. Нет гражданства — прочь из наших тюрем, чтоб духу твоего не было! Чемодан — вокзал — Тбилиси!..
Кнопкой «Раше» я остановил запись, пододвинул к себе аппарат правительственной связи и на миг задумался, кого мне прежде напрячь — Минюст или МИД? И в тот же самый миг опомнился, бросил трубку, тряхнул головой и хлопнул себя кулаком по лбу.
Господи, да что со мной? Кому и, главное, зачем я собрался звонить? О чем я только думал? Какие-то инородцы из-за мировой кулисы… какие-то турки, захватывающие телеграф… какие-то грузинские воры, которые будут воспитывать детей и внуков Тимы Погодина… Что за идиот писал ему речь? И, главное, почему я, Иван Щебнев, повелся на этот болезненный бред? И с какого, кстати, перепуга я собрался вдруг уходить в отставку и вступать в придурочный ДемАльянс? И почему дежурные либеральные глупости мадам Старосельской показались мне величайшей мудростью?
