Иван Калина - Ворота Лешего
– Да не крал он его, – старейшина устало вздохнул. – Нож сам пришел к нему в руки, потому что признал в нем хозяина. И фамильный оберег… Грушенька и на том свете заботилась о своем сыне и надела ему на шею кулон, тем самым благословив его.
Кто-то еще пререкался по поводу схожести и несхожести Макса с матерью Аграфеной, но это уже от того, что не хотелось верить в очевидное. Основная же масса прониклась ясной и четкой мыслью – проводника больше нет. Они все умрут. Раньше или позже. Скорее всего – раньше. Пригвожденная ужасной правдой, толпа сразу сникла.
– Я, я – твой сын, – заорал Гена. – Папа, скажи, что все это неправда! Ведь ты столько заботился обо мне, учил меня… Я смогу…
Гена отчаянно хватался за любую соломинку. Это все бред, ему приснилось. Гордецов только с досадой поморщился, махнул рукой.
– Ну почему? – Гену затрясло. Нож так и прыгал в его руке. – Ты никогда не верил в меня! Потому что я был не твой сын? Да?!!
– Не только. Потому что ты – идиот и неудачник. Жалкое отродье. Сын шлюхи. Потому что по твоей милости мы все сейчас сдохнем! У нас больше нет проводника! И ты убил сына Грушеньки! Моего родного племянника!
Гена побагровел. Слезы обиды, как и раньше в детстве готовы были брызнуть из глаз.
– Если бы ты мне раньше рассказал, этого бы не произошло. Что же мне теперь делать? – Гена с надеждой заглянул в глаза пусть хоть и не родного, но родителя. Но он не нашел в них ни утешения, ни жалости.
– Что делать? – переспросил старейшина. – Отдай Алчущий и катись отсюда ко всем чертям! Ты больше нам не нужен!
– Куда же я пойду?.. – слезы все-таки не удержались под веками, покатились горошинами, оставляя мокрые следы. Старейшина поморщился. Генины колени сами подкосились, он начал опускаться на землю, хватаясь руками за полы пальто.
– Папа…
Старейшине были омерзительны и эта дешевая сцена и этот чужой ему человек, которого приходилось так долго терпеть рядом с собой. Он с презрением сморщил нос и носком сапога оттолкнул парня от себя. Этот жест в мгновение все переменил. Гена вскипел, тут же вскочил на ноги.
– Тебе нужен только он? Да? Только этот нож? А не я, не твой сын?! – истерически кричал он и размахивал ножом. – И тебя не волнует моя душа, моя жизнь? Вот он тебе нужен?! Тогда держи его!!!
Никто не успел ахнуть, как одним резким движением Гена поднял нож над головой и с силой опустил прямо между глаз старейшины. Старейшина изумленно хлопнул глазами и тут же рухнул на землю. Толпа расступилась. Гена злорадно оглядел их, каждого по отдельности и всех сразу.
– Вот так вот, – сказал Гена, ни к кому лично не обращаясь, – он сам виноват.
В ту же секунду Макс очнулся от карканья вороны. Та сидела на ветке прямо над головой и словно будила. Макс открыл глаза и ворона улетела. Медведь принюхался. От обилия запахов у Макса закружилась голова. Он чувствовал, что где-то недалеко от него – люди. Их много и ими владеет волнение, страх, тревога, весь набор толпы. Макс вдохнул в себя воздух поглубже. Что там, дальше, вне предела человеческой видимости и слышимости? Запах крови. Но это не его кровь. Там, за несколько километров кого-то только что убили, но не только это будоражило мозг зверя. Запах предчувствия новой трагедии. Иванна! Он должен успеть ее спасти. Макс поднялся. Его зашатало, земля закружилась под лапами медведя. Он постоял и вернул голове ясность. Шаг, другой… Ему предстояло заново научиться ходить, но он обязан это сделать.
И вот он уже довольно ходко бежал, пробираясь сквозь кусты, прыгая по торчащим из-под снега кочкам замерзшего болота. Спотыкался, попадая лапами в ямы, падал и снова вставал. И пока он бежал на запах людей, он видел, что там, за много километров, в недалеком прошлом, произошло. От начала и до конца, как кино. Когда пленка недавнего прошлого докрутилось до момента истины, Макс оступился и перевернулся через голову, ударился загривком об остов давно сгнившей на корню сосенки. Кажется, вывихнул переднюю лапу. Захотелось банально крикнуть: «Не может этого быть!» Но Макс поверил. Значит, он был тем самым сыном Грушеньки. И седовласый является его родным дядей. Грушенька его защищала, передала ему оберег, который в сущности, не уберег его. И от чего он должен был спасти? Не от судьбы же. От судьбы нет спасенья. Ни амулета, ни волшебной таблетки. Макс был поражен открытием и пребывал в растерянности, сидел в снегу и машинально зажимал под мышкой ноющую конечность.
И снова вскочил, когда увидел кровь старейшины на снегу. Жрец погиб. Но осталась жрица. Кто она? И откуда у него такие знания? Кто вложил их в его голову? Макс ясно и четко понимал, что это еще не финал. Должно произойти что-то еще более ужасное. Нужно спешить. Что есть сил! Он встал на лапы и снова бросился вперед, на запах страха, тревоги, крови.
Гена тяжело дышал, как будто пробежал стометровку. В мозгу пульсировала страшная и одновременно ликующая мысль: он убил отца! Он дерзнул и освободился от его постоянного давления. Гена обвел притихшую и растерянную толпу взглядом победителя. Несчастный, одинокий и вечно никому не нужный – он был чужой им. И никогда своим не станет. Но это было уже не важно. Он убил вожака и сам стал вожаком.
Деревенские стояли, насторожившись, но ни в одном лице Гена не увидел ни страха перед ним, ни тем более, сочувствия. Ну что ж, он им покажет, на что способен.
– Он сам виноват, – повторил Гена уже тверже, сверху вниз глядя на распростертое тело неродного отца. – И я открою вам ворота. Наш портал.
Гена поднял над головой нож. Все безмолвно ахнули, боясь верить. Вдруг ожила бабка Иванны, вышла из транса, бросилась к Гене, потянула руки к ножу и запричитала.
– Нельзя, нельзя… не позволяйте ему. Только проводник…
Гена отпихнул ее. Народ не двигался, застывший изваянием. Верить – не верить? Среди односельчан бабка Марфа была уважаема за мудрость, но настолько ли, чтобы сейчас отказаться от шанса? Людьми овладели противоречивые чувства. Гордецов утверждал, что Генка не сможет открыть ворота, но он им, как выяснилось, и раньше врал, как можно ему доверять теперь? Генка учился, да. Он жил среди них… Вдруг сможет? Вдруг сработает? Ведь у него Алчущий, который в его руках издает странный тонкий, еле уловимый ухом, звук. Как дрожащая двуручная пила.
Марфа с неожиданной силой кинулась на Гену, пытаясь вырвать Алчущий. Гена отбивался, на помощь ему подоспели Макар и Славик. Вместе оттащили. Безучастная до последнего момента, Иванна вдруг как очнулась.
– Подождите его, он здесь, он придет! – закричала она. Но ее никто не услышал.
Бабка Марфа все еще билась в руках Макара и Славика.
– Слепые! Это вы все слепые, – кричала она. – Щенки! Он всех вас погубит! Нельзя простому человеку касаться священных врат! Беда будет!
