Дин Кунц - Самый темный вечер в году
Постепенно Эми начала видеть в нем другого человека, очень уж отличавшегося от мужчины, за которого она согласилась выйти замуж. Чем лучше она его узнавала, тем яснее становилось, что искренности в его обаянии — ноль, оно всего лишь инструмент для манипуляций людьми. И теплота в общении постепенно испарялась, открывая холодный, расчетливый ум.
Не существовало для него и понятия «супружеская верность», он запрыгивал в постель ко многим женщинам. Дважды она находила прямые улики его измены, но чаще делала выводы на основании косвенных доказательств. Его отличала и вспыльчивость, которую он скрывал пару первых лет семейной жизни.
На третьем году замужества Эми все чаще и чаще оставалась одна в их загородном особняке, возведенном на огромном участке побережья, вплотную к домику смотрителя маяка. Сам маяк, также принадлежащий Коглендам, давно уже автоматизировали, и инженеры береговой охраны осматривали его раз в месяц. Прилетая на вертолете.
Майка предпочитал жить в городе. Пусть редко, но приезжал, чтобы поддерживать видимость семейной жизни, но Эми более не вызывала у него никаких желаний, и обычно он спал в своей комнате. Похоже, испытывал к ней презрение, которого она не заслужила и не понимала.
Эми сохраняла брак только из-за дочери, которую любила всей душой и хотела воспитать в устоявшейся семейной атмосфере, передававшейся Коглендами из поколения в поколение. Она убеждала себя, что остается только по этой причине, но, конечно же, обманывалась.
Хотя она и жаждала нормальных отношений «муж-жена», хотя страдала от одиночества, ей нравился такой образ жизни, притягивающая аура богатства, неспешная повседневность, когда ни за что не приходится бороться, окружающая ее красота.
Теперь, по прошествии многих лет, другая Эми, разительно отличающаяся от той молодой женщины, нажала на педаль тормоза, пристраиваясь к стаду автомобилей, медленно продвигающихся к мосту «Золотые ворота».
— Он хотел назвать нашу дочь Николь, — она по-прежнему смотрела прямо перед собой, не отрывая глаз от дороги, — и я согласилась, потому что мне нравилось это имя, но к тому времени, когда дочери исполнилось три года, я звала ее Никки.
Глава 56
Когда темнота отступает от окон, когда Пигги уверена, что мать и этот мужчина спят, она тоже ложится спать.
Если она засыпает, когда они не спят, то может проснуться и увидеть, что ее мать наблюдает за ней. Пигги очень боится матери, наблюдающей за ней, когда она спит.
Иногда она просыпается, и у матери в руке огонь. Зажигалка. Ее большой палец вызывает огонь. Потом гасит. Вызывает. Снова и снова. Мать наблюдает за спящей Пигги и делает огонь.
Пигги снится Медведь. На каждой руке у него кукла из носка. Куклы из носка такие забавные, ей они так нравились, пока Медведь не умер.
Потом во сне появляется мать. Она подносит огонь к куклам из носка. Обе руки Медведя горят.
Во сне Пигги говорит: «Нет, нет, это не так, не огонь, это был нож».
Теперь уже и волосы Медведя горят. Он говорит Пигги: «Беги. Беги. Беги. Пигги, беги!» Рот Медведя выплевывает огонь, его глаза плавятся.
Пигги садится на кровати. Отбрасывает одеяло.
Встает с кровати. Стоит, обхватив себя руками, дрожит.
Ощущает себя такой одинокой. Боится. Боится остаться одинокой навечно, на все дни, которые еще только придут, и дольше.
Она спешит к большому креслу, поднимает подушку. На подушке чехол. Чехол на «молнии».
С Вечно блестящей штучкой в руке Пигги делает Худшее-из-того-что-она-может-сделать.
В действительности ничего плохого в этом нет. Она это делает для того, чтобы не чувствовать себя такой одинокой. Чтобы вспомнить не Медведя горящего, не Медведя, зарезанного ножом, а Медведя улыбающегося.
Медведь называл это Худшим-из-того-что-она-может-сделать, потому что мать страшно разозлится, если поймает Пигги за этим.
Когда Худшее-из-того-что-она-может-сделать сделано, Вечно блестящая штучка прячется, Пигги умывается, одевается. Она Готова-ко-всему.
Медведь говорил, когда у тебя есть НАДЕЖДА, ты Готов-ко-всему.
Пигги ест разломанные печенья, оставшиеся со вчерашнего дня. Она прячет еду, если может. Еда не всегда появляется, когда хочется есть.
Она думает о том, что сказал Медведь во сне: «Беги, Пигги, беги!»
Он имеет в виду не сон, а происходящее наяву. Медведь предупреждает ее.
Она помнит, что прочитала в глазах матери прошлым вечером, матери с ножом, похожим на тог, которым она убила Медведя. Ее глаза были такими ужасными.
«Беги, Пигги, Беги!»
Если Пигги посмотрит на подошвы своих ног, она увидит, что бывает, если ты пытаешься бежать.
Это было давно. Но следы остались, она может их видеть.
Если ты попытаешься бежать, тебе будет больно, очень больно. Сначала ты услышишь щелчок, потом почувствуешь боль.
Большой палец матери зажигает огонь. Потом гасит. Потом зажигает. Если ты пытаешься бежать.
Пигги садится за стол и достает из ящика коробку.
В коробке картинки. Много, много картинок. Они все одинаковые, но разные.
Она давно вырезает их из журналов, не столько дней, сколько еще будет, и дольше, но давно.
Она склеит их вместе так, что ей от этого будет приятно. Она вырезала их из многих и многих журналов. Теперь картинок у нее достаточно. Она готова начать.
Глядя на картинки, Пигги улыбается. Они такие красивые. Их много и много. Они стоят и сидят. Бегают и прыгают. Собаки. Одни собаки.
Глава 57
Бесконечная армия в белом собралась на западе и двинулась на восток, молчаливыми когортами, захватывая великий мост без выстрелов и криков.
«Золотые ворота» — название не моста, а горловины бухты, сам-то мост оранжевый.
Фермы, горизонтальные балки, ванты, главные тросы и башни начали исчезать в тумане.
Эми вела «Экспедишн» на север, к округу Марин, и иногда не видела ничего, кроме вертикальных тросов. Казалось, мост подвешен к облакам, и путешественники едут по нему из белой пустоты жизни в белую тайну смерти.
— В те дни, — Эми говорила о годах супружеской жизни с Майклом Коглендом, — я, пусть и меня воспитали в вере, не могла видеть. Жизнь была яркой, странной, иногда бурной, но в суете тех дней я не замечала очевидного. Прекрасная собака, которую звали Никки, пришла ко мне, когда я была девочкой… и теперь в мою жизнь пришла эта девочка, которую звали Никки, и я подумала, что это удивительно и мило, но не более того.
Майкл проводил вне дома все больше времени, в Европе, Азии, Латинской Америке, вроде бы оправлялся туда по делам, но, скорее всего, в компании других женщин.
