Максим Дубровин - Король воров
В комнате повисло молчание, и чем дольше оно длилось, тем явственнее Лизи ощущала его гнетущую тяжесть.
— Нет, — наконец ответил Артур. — Ее у меня нет.
— А где же она? — не понял Великий Мастер.
— Я не смог найти ее в той суматохе…
— Вы потеряли каракатицу?!! — Судя по тону, старик просто не мог поверить в сказанное. — Это же катастрофа! Вас просто распнут! Даже мое заступничество не поможет. Да что там, я первый проголосую! Эх, Артур…
Старик вскочил с кресла и быстро зашагал перед камином туда-сюда.
— Что вы намерены делать?
— Я оставил людей приглядеть за уборкой в музее. Завтра я вернусь туда и лично обыщу каждый уголок, проверю каждого, кто мог ее найти. К вечеру каракатица будет в хранилище. Обещаю.
«Да ведь они говорят о той фигурке, что лежит у меня в корсете!» — догадалась Лизи.
— Избавьте меня от пустых обещаний. Вам было поручено изъять мышь у этой зарвавшейся марионетки — Стэнли Барбла. А вы вместо этого потеряли каракатицу. Что будет дальше? Признавайтесь, какой предмет еще вы использовали?!
— Оленя, — неохотно признал Артур.
— Час от часу не легче! И часто вы его брали?
— Нет. Я доставал его только в хранилище.
— Своей волей я лишаю вас доступа в хранилище.
— Мастер!..
— Это давно нужно было сделать, еще когда я только заподозрил, что вы берете фигурки в руки. Увы, противиться искушению способны немногие. Мы слишком быстро забыли урок, преподнесенный Узником.
— Я бы ни за что…
— Да, да! Я долго пожил, милый Артур, но еще помню, как это произошло. И что забрал этот предатель, уходя. Не мне вам объяснять, каким ударом это стало для всей организации. До сих пор он беспрепятственно пользуется своей монополией на информацию о предметах и консультирует буквально любого, кто даст себе труд наведаться в Ньюгейт. Любого проходимца вроде Леопольда Бельгийского, но только не английских хранителей! Вот что бывает, когда тот, кому не следует, получает бесконтрольный доступ в хранилище. Что? Вы хотите возразить?
— Я склоняюсь перед вашей мудростью, Великий.
— Оставьте лесть глупцам. Скажите лучше, что известно мальчишке?
— Он был у Узника.
— Понятно, значит, теперь он знает многое. По крайней мере о нас — точно. И ему наверняка уже известны возможности мыши. Если этот мастер Пустельга решит ее приручить, то вам его будет не достать.
— Я уверен, что он не станет прятаться. Как не стал бы его отец.
— Вы все еще убеждены, что он сын Питера и Оливии?
— Убежден, Великий. Он слишком похож на Питера, чтобы это было простым совпадением.
— Он хоть что-нибудь помнит?
— Думаю, что нет. Когда три года назад он появился у нашего антиквара и показал ему сокола, я установил за ним плотную слежку. Наши люди тем временем изучили каждый день его жизни в приюте с шести лет до того момента, как он сбежал. Опросили всех, кто был с ним знаком, — безрезультатно. Он помнит себя только с шести лет, когда жил в трущобах Гибралтара, а как туда попал, даже не представляет. Неизвестно даже, когда у него появился сокол. То есть я предполагаю, что он был с ним с самого начала, но мальчишка догадался никому его не показывать. Я лично разыскал и расспросил моряка, который привез его в метрополию. Старый прохиндей ничего не смог вспомнить — или не захотел.
Лизи, стоя за пыльной шторой, ловила каждое слово, хотя не могла понять и половины того, о чем говорили двое хранителей. Какие-то звери, птицы, каракатицы… Ясно было, что сама она стала разменной фигурой в хитрой игре этого странного ордена против мастера Пустельги. Но ясно также, что эта таинственная каракатица — очень ценная вещь. И хотя Лизи пока не знала, как это поможет мастеру Пустельге, она поклялась себе, что выберется из этой западни, найдет его и расскажет обо всем, что услышала во вражеской библиотеке.
В носу у нее уже давно чесалось от книжной пыли, и юная шпионка, боясь чихнуть, крепко зажала его пальцами. В разговор у камина вновь вернулись резкие нотки, и она заставила себя слушать внимательно, чтобы не пропустить ни слова. В этот момент где-то за стеной послышались тревожные крики, раздался топот множества ног. Дверь в библиотеку внезапно распахнулась, и взволнованный голос сообщил:
— Прошу прощения, господа, но велели доложить. У нас побег!
Лизи не выдержала и чихнула.
Эпилог
Тучный старик сидел у маленького камина, наблюдая, как булькает в подвешенном над углями котелке рыбная похлебка. За долгие годы жизни на суше он так и не отвык от простой моряцкой снеди. Много ли надо одинокой развалине — горсть крупы, кусок сардины да щепотка соли. И еще бутылочка портера дождливым вечером. А лучше — две бутылочки.
Да только совесть портером давно уж не усыпить. Поэтому бывший капитан торгового флота Дэвид Рид Морхауз страдал бессонницей.
В первые годы после истории с «Марией Селестой» он почти не вспоминал о странном мальчишке. Разве что иногда, по ночам, всплывал внезапно из глубины души липкий, отвратительный ком стыда и вставал поперек горла… Ведь он даже не попытался найти его близких.
Премию за «Марию Селесту» он получил немалую, что и говорить. Тысячу семьсот фунтов. Сотню отдал Дево, еще тридцать фунтов поделил между матросами. Они и тому были рады. Да мальчишке сотню. Впрочем, о чем это он… Сразу было ясно, что денег этих найденышу не видать. Шельма управляющий наверняка прикарманил их при первом удобном случае.
Остальная сумма, присовокупленная к сбережениям капитана и помещенная в надежный банк, позволила вскоре оставить море. Он открыл лавчонку на Кливленд-стрит и даже подыскал себе покладистую вдовушку. Чего еще надо для счастья старому морскому волку? Оказалось — малый пустяк. Чтобы перестал во снах являться шестилетний мальчишка, стоящий на пороге приюта с фигуркой сокола в кулаке. И впрямь, постепенно спокойная жизнь прогнала их.
Страницы бортового журнала «Марии Селесты» он так и не смог сжечь. Несколько раз специально разводил огонь в камине, да так и не решился. Сделать это — все равно что окончательно вычеркнуть мальчишку из жизни. Будто и не было никогда на свете маленького упрямца с разноцветными глазами. Разобрать расплывшиеся от сырости строчки, написанные к тому же корявым почерком Бриггса, так и не удалось. Попробовал разок-другой — без толку. Поэтому капитан спрятал листки подальше, надеясь вернуться к ним на досуге.
Годы шли, капитан овдовел. Одиночество еще никого не делало счастливее. Мучительные сны вернулись. Несколько лет назад капитан не выдержал и пришел в приют, желая раз и навсегда узнать, что стало с мальчишкой. Каково же было его отчаяние, когда выяснилось, что Ричард сбежал всего три недели назад. Сколько же ему тогда было? Пятнадцать? Шестнадцать?
