Джаспер Ффорде - Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет
— ТИПА-28, — закончила за него женщина. — Спасибо, Блейк, я ведь, знаете ли, не немая. И позвольте мне самой с этим разобраться. Прямо рот раскрыть нельзя, чтоб вы меня не перебили.
Агниц погрузился в угрюмое молчание.
— ТИПА-28? Вы налоговый инспектор?
— Ну и что? — дерзко ответила Резник. — Ради повышения приходится рисковать.
— Мне это хорошо известно, не сомневайтесь, — ответила я, подталкивая их в тихий уголок за моделью гигантской спички, целиком составленной из обломков здания Парламента.{12} — Но хорошо бы знать, куда влезаешь. Так что сталось с Труппом и Броддитом?
— Они переведены, — сказал Агниц.
— То есть погибли.
— Да нет! — удивленно воскликнул Агниц. — Переведе… Господи! Так вот что это значит!
Я вздохнула. Эти двое вряд ли доживут до вечера.
— Оба ваших предшественника мертвы, ребята. Как и два их предшественника. Четыре агента погибли меньше чем за неделю. Что случилось с отчетами Броддита? Неужели их случайно уничтожили?
— Не смешите меня! — рассмеялся Агниц. — Мы их получили целехонькими. Но потом какой-то новый сотрудник отдела пустил рапорты в бумагорезку, приняв ее за ксерокс.
— У вас есть хоть что-нибудь для начала?
— Как только они сообразили, что это бумагорезка, я — простите, они — выключили ее, и у нас осталось вот это.
Он протянул мне два обрывка бумаги. На одном листке помещалась фотография молодой женщины, выходящей из магазина с пакетами и свертками. Ее лицо как раз угодило под ножи, и зрелище получилось жутковатое. Я перевернула снимок. На обратной стороне кто-то написал карандашом: «А. А. выходит из магазина сети „Дороти Перкинс“, расплатившись краденой кредитной карточкой».
— «А. А.» означает «Ахерон Аид», — доверительным тоном сообщил Агниц. — Нам позволили заглянуть в его файл. Он умеет лгать словом, делом и мыслью.
— Знаю. Я сама это писала. Но здесь не Аид. Ахерона нельзя снять на фотопленку.
— Тогда за кем же мы охотимся? — спросила Резник.
— Понятия не имею. А это что за список?
Второй обрывок представлял собой просто страничку с заметками, сделанными Броддитом в процессе слежки непонятно за кем. Я прочитала:
— «…Девять тридцать четыре. Контакт с объектом на распродаже в „Кэмп Хопсон“. Одиннадцать ноль три. Легкий завтрак — морковный сок и овсяные лепешки. Уходит, не заплатив. Одиннадцать сорок восемь. „Дороти Перкинс“. Двенадцать пятьдесят семь. Ланч. Четырнадцать сорок пять. Продолжает делать покупки. Семнадцать двадцать. Перебранка с менеджером „Трикотажной девчонки“ по поводу возврата шерстяных носков. Семнадцать сорок пять. Контакт потерян. Двадцать один ноль три. Контакт восстановлен в ночном клубе „Хотбокс“. Двадцать три ноль две. А. А. уходит из клуба вместе с мужчиной. Двадцать три шестнадцать. Контакт потерян…»
Я опустила листок.
— Неужели так описывают действия преступника-аса?
— Не так, — угрюмо согласилась Резник.
— Какой у вас приказ?
— Служебная тайна, — заявил Агниц, уловивший стиль работы ТИПА-5 ровно в тот момент, когда это требовалось меньше всего.
— Пристал как репей, — пожаловалась Резник, гораздо лучше понимавшая ситуацию, — и каждые полчаса посылает в штаб-квартиру ТИПА-5 три варианта отчета.
— Вас используют как живую приманку, — сказала я им. — На вашем месте я как можно быстрее сбежала бы обратно в ТИПА-22 и 28.
— И потерять все это? — ответила Резник, снова надев темные очки и удачно входя в образ ТИПА-суперагента.
Работа в ТИПА-5 для них обоих являлась служебным потолком. Я мысленно пожелала им прожить достаточно долго, чтобы успеть насладиться своим положением.
В десять тридцать выставка практически закрылась. Подвыпившую и, как следствие, крепко спящую бабушку мы отправили домой на такси. Сервелад попытался на прощание поцеловать меня, но я ловко увернулась, а Дюшан2924 умудрился продать свою инсталляцию под названием «Безликая внутренняя сущность-IV в банке, маринованная». Зорф упорно отказывался продавать свои работы тому, кто не в состоянии постичь, что на них изображено, зато неандертальцам, понимавшим их замысел, раздавал картины даром, заявляя, что негоже пятнать связь между картиной и ее владельцем непристойным изобретением сапиенсов, то есть деньгами. Расплющенную трубу тоже продали. Новый владелец попросил Джоффа подбросить его покупку до дому и, если его не окажется на месте, просто подсунуть под дверь. Я отправилась к себе, но перед этим забежала к маме за Пиквик, которая наотрез отказывалась вылезать из сушильного шкафа все время, пока хозяйка была в Осаке.
— Она требовала, чтобы ее кормили прямо здесь, — жаловалась мама. — Представляешь, сколько это вызвало проблем с остальными дронтами? Впусти одного в дом, и всем захочется!
Она передала мне завернутое в одеяло яйцо. Пиквик раздраженно подпрыгивала, и мне пришлось показать ей яйцо, только бы успокоить. Затем мы, как и в прошлый раз, поползли домой со скоростью каких-нибудь двадцать миль в час. Дома я положила яйцо в бельевой шкаф, и Пиквик взгромоздилась на него в весьма дурном настроении, по горло сытая переездами.
Глава 22.
Путешествия с папой
Первый раз я путешествовала с отцом, будучи намного моложе. Мы побывали на премьере «Короля Лира» в «Глобусе» в 1602 году. Театр оказался грязным, вонючим и несколько шумным, но, как ни странно, та премьера не сильно отличалась от всех остальных, которые мне довелось посещать. Мы наткнулись на человека по имени Темпор Искривленс, который, как и мой отец, был одиноким странником по времени. По его словам, он болтался по елизаветинской Англии, скрываясь от патрулей Хроностражи. Папа говорил потом, что Искривленс был настоящим бойцом за правое дело, но навсегда сник, когда устранили его лучшего друга и напарника. Я понимала, каково ему, но сдаваться не собиралась.
ЧЕТВЕРГ НОНЕТОТ. Личные дневникиПапа явился к завтраку. Когда он вошел, я сидела за кухонным столом и листала утренний номер «Жаба». Как самую сенсационную новость газета преподносила резкий поворот в карьере Хоули Гана. Из унылого политического трупа, которому победа на выборах и не снилась, он превратился в ведущего политика, по рейтингу опередившего даже правящую партию «Чайвперед!». Такова была сила Шекспира. Мир внезапно замер, картинка на экране телевизора застыла, звуки слились в глухое гудение, обычно сопровождавшее появление отца. Он умел останавливать часы — когда он ко мне приходил, время вытягивалось во фрунт. Эта способность досталась ему не даром — к нормальной жизни он теперь вернуться не мог.
