Игорь Поляков - Доктор Ахтин
5
Я лежу и смотрю на медсестру в зеленом костюме — просторная рубашка с коротким рукавом скрывает фигуру. Она накладывает на мое тело электроды, чтобы снять электрокардиограмму. В её глазах равнодушие, смешанное с усталостью. Она приближается к своему тридцатилетию, но выглядит, как женщина ближе к сорока годам. Мне жаль её — она в своей жизни никогда не испытывала оргазм, и скорее всего, никогда не узнает его. Из рассказов подруг, из кино и книг она знает, что оргазм — это удовольствие, но она может только догадываться о том, насколько это большое удовольствие. Она уже не один раз думала попробовать самостоятельно сделать себе приятно, — с помощью руки или приспособления из секс-шопа (однажды она зашла в этот магазин, долго рассматривала продаваемые предметы, но ни на что и не решилась). Но — воспитанная в религиозной семье, она не смогла преодолеть внутренние табу.
В её жизни были мужчины, от которых она ждала многого. Как правило, секс для неё — однообразные движения, во время которых она находится в неудобной позе, слышит неприятные звуки и учащенное дыхание мужчины, вдыхает запах его потных подмышек. После ей грустно — наивные надежды снова погребены под страхом беременности, или возможности получить венерическое заболевание. Страхи не беспочвенны — за десять лет половой жизни она четыре раза ходила на аборт и лечилась от гонореи.
— Иногда нужно не бояться делать некоторые вещи, — говорю я. — Иногда нужно преодолеть страхи в своем сознании и получить удовольствие.
Она отводит глаза от прибора и смотрит на меня. В её глазах недоумение сменяется на понимание. Она молчит.
— Глупо прожить жизнь, так и не узнав возможности своего тела.
— Я не понимаю, о чем это вы, — говорит она сквозь зубы. Затем, посмотрев на пленку, медленно выползающую из аппарата, нажимает на кнопку отключения. Быстро собрав электроды с моего тела, она уходит.
Я улыбаюсь. Мои слова услышаны. Даже если она ничего не сделает, — что ж, я попробовал.
Входит синий костюм. Лицо с родинкой смотрит на меня сверху, на губах ухмылка.
— Сейчас будем делать клизму.
Вообще-то, мне все равно, но я говорю:
— А что, в этом есть необходимость?
— Да, вы начали принимать пищу, и кишечник начал работать. Если вы этого не чувствуйте, это вовсе не значит, что это делать не надо, — она говорит и раздвигает мои ноги, согнув их в коленях. Она снова со мною на «вы». Её движения профессионально решительны и точны — судно под таз, пластиковый наконечник в анус.
— Вы не смазали наконечник вазелином, — говорю я, хотя мне все равно, я не чувствую ни боли, ни унижения.
Она молчит. Убрав зажим, она ждет, когда жидкость перетечет в меня.
Я улыбаюсь. Жидкость не задерживается во мне, сразу вытекая в судно. Мои сфинктеры не работают, а, значит, действия медсестры абсолютно бессмысленны. Я не думаю, что врач назначил эту процедуру — он мне показался вполне разумным человеком.
— Что, не получается? Может, заткнете отверстие пальцем, чтобы вода не вытекала.
— Заткнись!
Она разозлилась. Она думала, что сможет унизить меня, но только создала себе трудности. Меня не волнует, что я лежу в неудобной позе, что жидкость стекает по коже ягодиц не только в судно, но и на кровать — я ничего этого не чувствую. Мне не жаль свой анус, — даже без вазелина пластиковый наконечник не сможет повредить его. Я наслаждаюсь ситуацией, когда злой Синий Костюм перестилает меня.
Она отвязывает мою левую руку и переворачивает на бок. Я сразу же кладу кисть на поясницу и сосредоточено замираю. Хоть одной руки и мало, я вижу, как лежит пуля. Под аортой как раз в месте выхода спинномозговых нервов. Вполне достаточно подвинуть её чуть-чуть в сторону, и все изменится. Еще я успеваю понять, что три месяца нахождения пули в этом месте не прошли бесследно для нервов. Сдавленные тяжестью инородного предмета нервы атрофировались — даже если я уберу пулю, нужно время, чтобы они восстановились.
Или мне нужны обе руки, и возможность спокойно восстановить поврежденные ткани.
Моё тело возвращается на место, и рука снова фиксируется к кровати.
— Мне было приятно получить такую необходимую процедуру, — говорю я, вслед уходящей медсестре.
6
Мария Давидовна сидит на стуле рядом с кроватью. Она смотри на меня и молчит.
— Вы знаете, что я сейчас вполне безопасен, — говорю я тихим вкрадчивым голосом. — Если бы вы настояли на том, чтобы мне освободили руки, наш диалог был бы более продуктивный.
Она молча встает и выходит. Она отсутствует достаточно долго, чтобы я начал сомневаться в том, что у меня что-то получится. Вернувшись с Синим Костюмом, она смотрит на то, как освобождают мои руки.
— Спасибо, — говорю я, потирая запястья.
— Теперь мы можем говорить?
Я смотрю, как закрывается дверь за медсестрой, и киваю головой:
— Да, конечно, мы можем говорить.
— Расскажите мне о себе?
Как бы она ко мне не относилась, сейчас я для неё пациент. В её голосе сталь, в глазах — решимость. Я складываю руки вдоль тела, прижимая ладони к бокам, — это будет сложно, говорить с Марией Давидовной и сдвигать пулю в сторону, но у меня нет выбора. Я улыбаюсь и говорю:
— В моём прошлом нет ничего необычного. Порой, я думаю, что мои детство и юность — это странные события в другой жизни, или это совсем не моя жизнь. До семи лет у меня было детство, а потом его не стало. Взрослая жизнь наступила значительно позже, лет, так, через десять, — до семнадцати лет я как бы завис, ни там, ни здесь. Теперь я удивляюсь, когда вспоминаю об этом.
Я смотрю на Марию Давидовну и спрашиваю:
— Вам интересно?
Она кивает — продолжайте.
— У меня не было, и нет друзей. Я не знаю, как это — идти с другом навстречу опасности, и знать, что в трудную минуту он окажется рядом. Мне не с кем было поделится своими проблемами, и знаете, Мария Давидовна, я ничуть не жалею об этом. Простые человеческие радости никогда не прельщали меня, так же, как не простые, и не человеческие тоже оставляли меня равнодушным.
Я говорю, а руки, прижатые к костям малого таза, по миллиметру сдвигают свинцовый предмет. Мне больно, но эта боль приятна — на моём лице улыбка, оно спокойно и умиротворенно. В сознании вертится трехмерная цветная картина, на которой пуля медленно, очень медленно, изменяет своё местонахождение. Губы произносят слова:
— В книгах я находил себя. Читая всё в подряд, я забывал о своих способностях. Я был обычным человеком, когда погружался в выдуманные миры книг, а возвращение в эту действительность было обидным для меня — для чего я здесь? Зачем и кому я нужен?
