Ангелотворец - Харкуэй Ник
– Назад! – восклицает она, наконец высвобождаясь из его хватки. – Назад! Мы подошли… м-м-хм-м… хватит! Мы подходим к вышеупомянутому вопросу о необходимости угадать время. О! М-м. Что ты за человек такой, что за неуемные руки. Мм-ммм-мммх. – Она непристойно, хрипло смеется. – Хватит! Прекрати. Сейчас же. Угадывать время буду я. Итак. Быстро на кровать.
Халат Полли к этому времени принимает весьма неприбранный вид, а большая часть полотенца Джо перемещается в область левого бедра. Он влезает на кровать, занимая указанное место, и крепко прижимает Полли к себе. Ее халат остается лежать на месте, так что теперь он может прочувствовать ее тело целиком.
Восхитительно поерзав на Джо, она ненадолго отстраняется.
– Но-но-но! Делай, что велено! (Ох уж эти мужчины). Вот. Теперь… Ах ты так, да? Хорошо же, мистер Спорк, я тоже владею запрещенными приемами.
Он не успевает поймать Полли или как-то ей помешать. Она ныряет под полотенце. Он тянется следом и тут же получает шлепок по рукам. Хватит! Я тут делом занята.
Лучше ее не отвлекать.
Тридцать минут спустя мимо дома Полли на скорости девяносто миль в час проносится поезд с химическими отходами Чичестерского завода лакокрасочных материалов. Железнодорожная насыпь дрожит, передавая вибрации на консоль, удерживающую Поллину кровать. Сама Полли, которая в этот момент лежит на спине, отчаянно вцепляется в Джо и командует: «Давай!» Это лишнее; у любовников, сотрясаемых и вжимаемых друг в друга вибрациями несущегося над ними состава с сотнями тонн опасного жидкого груза на борту, происходит действительно незабываемый секс.
Поначалу, объясняет Полли несколькими минутами позже, когда к ней возвращается дар речи, все происходило случайно. Ее чугунная кровать покоилась тогда прямо на дощатом полу, а не на кронштейнах, и весь дом дрожал от могучих вибраций поезда, проходившего мимо в пять часов пятьдесят одну минуту утра (и отправлявшегося в 3:11 из Клист-Мартингтона, где находится завод химических и органических удобрений Фицгиббона). Ее внутренний эротический будильник стал срабатывать в 5:51, и ровно в 5:53 она, сонная и разомлевшая от удовольствия, открывала глаза. (Поезда с химическими отходами, в отличие от обычных электричек, всегда идут строго по расписанию. Если в какой-то день пара человек опоздает на работу, никто не расстроится, но стоит поезду со смертоносной бурдой в цистернах пропасть с радаров хотя бы на двадцать минут, у властей и сотрудников служб безопасности начинает дергаться глаз).
К концу первого года она устроила свою жизнь так, чтобы по выходным встречать дома все четыре проходившие мимо поезда. Она даже сумела раздобыть расписание на целый год, чтобы случайно не пропустить те редкие счастливые дни, когда по ее ветке пускали аж восемь поездов. Тогда она весь день лежала без сил в своей постели и в промежутках между мощнейшими оргазмами ела пиццу. Периодически у нее появлялись парни, с которыми она занималась химически-отходным сексом, что было еще волшебнее. Однако со временем ощущения притуплялись, и ей стало хотеться большего. Она с завистью поглядывала на тарелки, что звенели и дрожали в фарфоровом блаженстве на полках буфета. Итак.
Полли перенесла кровать в подвал. Земля куда лучше передавала вибрации. Она убрала ковролин. Купила матрас пожестче. И в конце концов вогнала крепкие железные брусья в землистую насыпь за домом, а каркас кровати приварила прямо к этой конструкции, дабы устранить промежуточное звено. Наконец, она усилила брусья, подвесила кровать над полом и оказалась прямо в объятьях содрогающихся рельсов. Конечно, Полли, не будь дурой, понимала, что это не вполне нормальное поведение для молодой женщины, но ей было плевать. Со временем она стала узнавать все больше о путях, поездах, локомотивах и машинистах. Постепенно Дерзкая Секретарша стала – по крайней мере, в своем воображении – невестой железной дороги.
– Еще! – объявляет она, и в самом деле, двадцать пять минут спустя мимо с грохотом пролетает очередной поезд; из груди Джо впервые в жизни вырывается настоящий звериный рык.
– М-м-м-м… – урчит Дерзкая Секретарша ему в плечо.
Потянувшись, она встряхивает головой и смотрит на него сквозь взъерошенные волосы. Это меняет ее лицо – или просто обрамляет его правильным образом, – потому что Джо вдруг посещает острейшее чувство дежавю. Я тебя знаю. Но откуда? Полли не враг, не торговец антиквариатом и не сотрудник полиции – в этом он совершенно уверен. Воспоминание куда более спокойное, уютное и старое… Хм.
– Черт, – произносит он. – Ты не Поллианна. Полли – как Молли. Молли как Мэри. Мэри как Мария Ангелика…
– Вот видишь? – радостно шепчет Полли Крейдл. – Мой план был гораздо лучше твоего. Представь, на какие ухищрения мне пришлось бы идти, узнай ты это еще на берегу.
– Твой брат меня убьет.
– А вот и нет.
– А если…
– Не убьет. Он будет очень доволен. Или ему придется иметь дело со мной.
Она дежурно целует Джо в щеку и моментально засыпает у него на плече.
Мерсер Крейдл – не столько сирота, сколько отверженный ребенок. В том смысле, что родители передоверили его воспитание и образование лондонской конторе «Ноблуайт», той самой, что ведала наиболее чудовищными делами Мэтью Спорка и прилагала все силы, чтобы тот не сел за решетку (в чем, увы, не преуспела).
Столь неординарный подход к воспитанию сына родители Мерсера избрали для того, чтобы их личное участие в появлении его на свет не стало достоянием общественности: по целому ряду причин их связь была бы сочтена вопиющим непотребством и держалась в тайне. Посему Мерсер был полностью обеспечен финансово и окружен заботой, но ничего не знал о своих биологических предках. В день его совершеннолетия мистер Ноблуайт – с превеликой осторожностью и не без сожаления – повел своего подопечного ужинать в «Кларидж». После отменного пирога с дичью, пока официант фламбировал блинчики Сюзетт, Иона Ноблуайт положил на стол тонкий белый конверт, в котором, по его словам, лежал чек на весьма внушительную сумму и подлинная, исчерпывающая и точная история происхождения Мерсера, а также список веских причин, по которым отец с матерью не желали его признавать.
Мистер Ноблуайт отличался застенчивостью. У него было одутловатое лицо и выдающийся нос, и он втайне полагал, что секретарши считают его занудой. Превыше всего он ставил свое достоинство, очень щепетильно относился к одежде и по каждому вопросу тщательно наводил справки, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не быть уличенным в бестактности или неправоте. При этом он неоднократно, когда Мерсер Крейдл был еще юн, соглашался таскать его на закорках по архивным залам. Позднее он нарушил данный себе зарок и сходил с Мерсером на футбол, где некая дама из Тиссайда залила ему кетчупом брюки и обозвала его мерзким старым фертом. Иона Ноблуайт действительно был некрасив и немолод, но ни в коем случае не был фертом. Ферты знают друг дружку. В их клуб так просто не попадешь. Фамилия «Ноблуайт», как сказал бы ей любой настоящий ферт, – прямая калька с немецкого Edelweiss. Такой фамилии не существует, Ионе пришлось спешно выдумывать ее по пути в Довер, а человека, который вынужден в дороге выдумывать себе новую фамилию, никак нельзя назвать фертом. Однако ничего этого он не сказал и даже не удосужился объяснить той леди из Тиссайда, что не сделал ей ничего дурного, а на матч пришел с единственной целью – хоть немного скрасить день рождения несчастному пареньку, от которого отказались родители. Вместо этого он спрятал от Мерсера следы кетчупа и принялся с таким воодушевлением и точностью имитировать крики окружающих мужчин (и рассказывать юнцу все, что предусмотрительно узнал о существующих футбольных тактиках), что Мерсеру Крейдлу стало казаться, будто рядом – самый ярый футбольный фанат Лондона, и он купался в лучах его славы.
Мерсер взглянул на Иону Ноблуайта и от всего сердца его поблагодарил. Затем взял в руки конверт и, стараясь не глядеть на текст послания, достал из него чек. Обдумал указанную там – феноменальную – сумму, вспомнил холодные пустые страницы школьной тетради, в которой учитель требовал нарисовать генеалогическое древо, – и принял решение. Дождавшись, когда официант начнет фламбировать блинчики, он уверенно сунул конверт в огонь. Когда тот вспыхнул, он достал его и спокойно держал над медной сковородой, пока тарелка наполнялась горячими блинчиками, а нос – пьянящим ароматом бренди и апельсина. Затем он бросил письмо вместе со всеми страшными тайнами в сковороду и попросил официанта ее унести.
