Алло, милиция? Часть 3 (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич

Они лежали в темноте и не знали, что министр Пискарёв, разъярённый самоуправством своего заместителя, придумал как расквитаться, спровадив неугомонного полковника в Афганистан — организовывать службу Царандоя в Кабуле. Сыщик не отбрехивался от командировки, растянувшейся на годы, сам думал о ней, привёз кучу наград и последствия тяжёлой контузии от подрыва БТР. Но про подставу министра и про палки в колёса в деле расследования убийств под Витебском не забыл.

Много лет спустя один общий знакомый экс-гэбешник спросит Чергинца: почему ты не пришёл на похороны Пискарёва? Говорить, что не хотел слушать славословия в адрес покойника, тот не стал, поэтому ответил просто: не волнуйся, я и твои похороны пропущу.

Без лучшего сыщика республики поиски насильника затянулись, но когда были отработаны все зацепки, проигнорированные Жавнеровичем, гада удалось, наконец, задержать. Витебский маньяк Геннадий Михасевич получил пулю по решению суда. Сам Жавнерович вышел сухим из воды, попав под очередную амнистию как партизан Великой Отечественной войны. Вскоре после расстрела Михасевича умер своей смертью, сохранив все прокурорские регалии, но в позоре и бесславии.

Егор Егорович Евстигнеев остался служить в МВД БССР, позднее — в МВД Республики Беларусь, не сбежав ни в какой Израиль — даже слышать не хотел о своих прежних планах. Имел репутацию резкого, крутого, способного идти по головам или даже разбивать головы, но с каким-то особенным чувством справедливости. К 2021 году уже находился в отставке, решив отследить последние дни жизни Евстигнеева-старшего, отца Егора, рождённого в Москве. Со дня его смерти минуло более сорока лет субъективного времени. Вмешиваться в развитие событий не смел: если что-то изменить, московский студент-пятикурсник не пойдёт с доцентом Афанасием Петровичем в библиотеку, не провалится в 1981 год, у них с Элеонорой не родятся дети, у тех — внуки… Папу жалко. Но чему быть — тому не миновать.

Эпилог

Дом, подъезд, соседка с мопсом, консьержка…

Виденное это миллион раз, но в давно ушедшей прежней жизни, казалось кадрами очень старого фильма, ещё на видеокассете VHS, и неожиданно снова проступившими на экране. Даже больше чем на экране — наяву.

Отцовская «хонда» дремала у подъезда, не на стоянке. С виду — вполне целая, только со свежей царапиной на бампере. Когда-то предмет восторга, но, по большому счёту, автоутиль по сравнению с оставленным в Минске новым «лексусом».

Дверь подъезда открылась, и Егор увидел… себя. Прежнего. Возможно, в чуть улучшенном виде. Тогда, на пятом курсе, даже в мыслях не мог себе представить, что в восемь утра в выходной выскочит из подъезда и, разбрызгивая кроссовками талый мартовский снег, побежит к ближайшему школьному стадиону.

Похоже, новый владелец успел укрепить прежнее тело, довольно тщедушное. И тут ему надо сказать искреннее «спасибо». Благодаря его здоровым привычкам Егор сам начал вести правильный образ жизни в развитом социализме.

И так, в его бывшем теле — преемник из восьмидесятых. Столь же молодой. А пенсионер нажал на кнопки домофона.

— Изольда Викторовна? Здравствуйте. Не знаю вашего номера телефона и подъехал без звонка.

— Кто вы?

— Родственник вашего покойного мужа. Моя фамилия тоже Евстигнеев. Получается, что Егору я вроде многоюродного дядюшки. А для вас у меня есть кое-какая информация относительно обстоятельств смерти Егора-старшего. Впустите?

С порога он первым делом предъявил удостоверение в открытом виде.

— Генерал-майор?

— В отставке.

— И тоже Егор Егорович… Это уже слишком. Слишком много в моей жизни было Егоров…

— И с одним из них, а конкретно — с вашим покойным мужем, у вас были сложности в отношениях.

— Раздевайтесь и проходите… В что-то знаете?

— Об отношениях — нет. Сужу только по его обрывочным фразам. А вот об обстоятельствах смерти… Времени прошло достаточно, надеюсь, вы успокоились, обрели душевное равновесие? И Егор пришёл в себя?

Мама выглядела точно так же, как в последний раз, когда сын-студент собирался в злосчастную библиотеку. Начала утренний макияж, но не закончила, оставаясь в халате и с накрученным на голове полотенцем.

Соскучился по ней страшно, но только сейчас понял — до какой степени. Старался не смотреть в глаза более того, что требовала необходимость, вдруг обеспокоится. Хотелось обнять, но как объяснить? Он — в теле, намного старше, чем её. Рассказать правду — не поверит, потому что наверняка считает истинным сыном утреннего бегуна.

— Да, у нас с сыном всё в порядке. Последний месяц он даже лучше стал. Тихий какой-то, ласковый, ни слова поперёк. Весь в учебниках. А уж чего не ожидала — вступил в КПРФ!

— Взрослеет.

Они прошли в зал. Егор, подавив прилив щемящей ностальгии, достал первую заготовленную пачку — с фотографиями.

— Хорошо видно пулевое отверстие в лобной части. Вот фото затылочной. Естественно, тело немедленно кремировали, чтоб скрыть следы убийства. Ваш супруг инвестировал приличные суммы в одно частное белорусское предприятие, и у него пытались просто отжать долю. Совершенно в духе девяностых. Заставили подписать отчуждение акций и застрелили.

Изольда Викторовна зажала рот рукой. Она, конечно, давно не любила мужа, знала о его похождениях налево и сама завела любовника, но слышать и видеть такое было непросто.

— Я, хоть на пенсии, напряг старые связи. Человек, заказавший убийство, неправильно себя повёл. Не стану нагружать вас неприятными подробностями, сильно обидел людей, к кому я обратился. Ему не простили. В общем, он больше не с нами.

— Ужас… Я не хочу, чтоб кого-то убивали.

— Более чем согласен с вами. К сожалению, не на все события в мире мы можем влиять.

— Да… А сейчас началось это… Обещали, что основное произойдёт за три дня, но прошли недели… Егор читает все новости, и наши, и вражеские…

— Боится, что его призовут в армию и отправят в действующую часть?

Мама кивнула, а Егор подумал, что в этом проявилась странная ирония судьбы, только без лёгкого пара — пацан был готов на что угодно, лишь бы не загреметь в Афганистан, но перенёсся в постсоветскую Россию, как раз накануне 24 февраля 2022 года. Если этот комсомольский стукач и трус не изменился в своей внутренней сути, ох как ему неуютно в ожидании повестки из военкомата…

— Вы думаете, будет мобилизация? Егор срочную не служил. Говорят — срочники тоже попадают туда.

— Пока о всеобщей мобилизации речи нет. Но вы не по адресу спрашиваете. Если обратили внимание, я из Республики Беларусь и не в курсе всех подробностей происходящего в России.

— Простите.

Очевидно, перманентное беспокойство за судьбу сына снова вытеснило некоторый всплеск эмоций из-за новости об усопшем. Как же она любила его… Меня… В общем, любила своё чадо, думал Егор. Он никогда в этом не сомневался.

— Вернёмся к прежней теме. Вытащить весь вклад вашего супруга в белорусское предприятие невозможно. Я не хочу и не могу нарушать законы. Вот всё, что удалось. Сколько сейчас доллар к вашему рублю? Сто пятьдесят?

— Говорят, теперь дешевле чем за двести не купишь.

— Какие будут курсы, не знаю. Отдаю как есть.

Следующий конверт с шестьюдесятью тысячами долларов был более широкий и пухлый, чем с фото. В нынешних условиях, когда рубль рухнул вдвое или втрое, хотелось надеяться — временно, это была очень приличная сумма. В глазах женщины мерцал вопрос: в чём подвох?

Она предложила чаю. По случаю воскресенья никуда не спешила. Егор намеревался отказаться, поскольку не планировал общение с собой молодым. Не успел.

Хлопнула дверь, распаренный и потный бегун скинул куртку и принялся развязывать кроссовки.

— Егор, познакомься. Наш родственник, приехал из Белоруссии. Вам, возможно, найдётся о чём поговорить. Он тоже юрист. Целый генерал.

— Да, мама…

В глазах, столько раз виденных в зеркале, мелькнуло понимание и проблески паники.