Йен Бек - Парк прошлого
Тут краем глаза я заметила нечто тревожное. Снова тот же оборванец, тот, которому я отдала свои полшиллинга. Он вперился в меня взглядом и упорно пробирался все ближе, протискивался сквозь толпу. Я похолодела от ужаса. Как будто внутри меня что-то вырвалось вдруг на свободу, как будто наконец сработала тревожная сирена. Это ощущение придало мне новых сил, обострило все реакции. Я просто-напросто знала, что оборванец задумал причинить мне страшное зло. Моему сознанию почему-то свойственно подобное раздвоение: я могла со сладкой грустью наблюдать за сборами артистов и в то же самое время внимательно следить за тем, как некто — тот, кого я инстинктивно приняла за кровожадного убийцу, — придвигается все ближе ко мне, с выражением жестокой и странной решимости на лице. Но ведь это так естественно, когда тебе семнадцать и ты вдруг точно пробудилась ото сна и полюбила жизнь…
Яго сдернул со стола синюю скатерть, ткань затрепетала в воздухе, словно знамя. Между тем, сам столик погрузили в глубину повозки. Кажется, нам напоследок собирались показать еще один фокус. Яго взмахом руки развернул скатерть в полную ширину, превратив ее в огромное квадратное покрывало. Показал нам с лицевой стороны и с изнанки: ничего. Публика ждала. Я снова стала испуганно озираться. Все лица в толпе обратились на сцену, зрители зачарованно уставились на фокусника; все, кроме одного. Оборванец смотрел прямо на меня, а сам протискивался мимо немногих зрителей, что все еще отделяли нас друг от друга. Я снова обернулась к сцене и взглянула на акробата, темные глаза как будто выделили меня из толпы. И вдруг сзади сильные костлявые пальцы схватили меня за плечо! Я вздрогнула и уставилась в чумазое лицо оборванца. Вблизи лицо было ужасно. Попрошайка оскалился желтыми гнилыми зубами.
— Так-так, это кто же тут у нас? — протянул он. — Я тебя нашел, я точно знаю, ты та самая красотка синеглазка!
Акробат взглянул на меня сверху вниз, со сцены, и вопросительно выгнул бровь. Нищий еще сильнее вцепился в мое плечо, а я посмотрела на артиста и тихо прошептала:
— Помогите…
Артист внезапно набросил на меня покрывало, и ткань окутала меня, точно потоки воды. Сквозь складки кто-то крепко сжал мое запястье, выдернул меня из рук нищего и приподнял прямо в воздух. Оборванец удивленно вскрикнул:
— Ай!
Он снова попытался ухватить меня под покрывалом. Я почувствовала сильный рывок, вихрь движения, и мир внезапно встал с ног на голову. Потом вдруг вспышка ярко-синего холодного неба, опять темнота, рывок и внезапное приземление на что-то мягкое. Я оказалась на кипе пыльного бархата у бортика внутри цирковой повозки. В пологе совсем рядышком обнаружилось небольшое отверстие. С этого неожиданного места мне было хорошо видно всю сцену: покрывало затрепетало вокруг нищего и упало на землю.
Фокусник поднял ткань и потряс перед толпой со всех сторон: ничего, пусто.
— Девушка исчезла! — воскликнул он.
Им, должна быть, показалось, что я и в самом деле просто испарилась в воздухе. Раздался смех, аплодисменты. Все наверняка решили, что и мое исчезновение, и замешательство оборванца — все было частью представления.
Нищий оглянулся вокруг и в ярости выкрикнул:
— Ладно, хватит! Цирк закончился, теперь отдай ее мне!
— Ш-ш-ш, девушку нельзя вернуть! — воскликнул фокусник.
Он прижал пальцы к губам, накинул синее покрывало на свою собственную голову и так подержал один миг, а потом, в полной тишине, отпустил складки ткани до самого пола. Оборванец уставился на покрывало с озадаченным видом. Потом вытянул руку, ухватил ткань, и та мягко упала вниз, обнаружив над собой… опять пустоту, потому что теперь исчез и сам фокусник!
А повозки уже тронулись. Два оставшихся артиста бросились прочь сквозь толпу, а зрители снова одобрительно зашумели. Оборванец пнул по покрывалу, поднял ткань и потряс, как будто надеялся вытряхнуть на землю меня саму или фокусника, а потом со всех ног бросился догонять повозки, локтями распихивая толпу во все стороны. Он протискивался все ближе и внезапно оказался на расстоянии вытянутой руки от бортика той повозки, в которой я пряталась. В этот миг над ним промчался белый голубь (тот самый, что полностью взрослой птицей вылупился из яйца), клювом ухватился за красивый срез синей ткани, вырвал покрывало из рук нищего и влетел вместе с тканью под холщовый полог повозки. Оборванец удивленно споткнулся и рухнул лицом на мостовую, прямо в грязную снежную кашу, а мы тем временем быстро выехали с людной площади и свернули на дорогу.
Я лежала, провалившись глубоко в складки мягкой ткани, цирковых, костюмов и рулонов бархата, уложенных внутри повозки. После того как мы свернули за угол, я попыталась подняться, но расчихалась от пыли; а из передней части повозки под полог всунул голову смуглокожий артист-фокусник с добрыми глазами.
— Ты как, цела? Извини, пришлось тебя схватить, но, кажется, так было надо… Не бойся, мы от него быстро оторвемся!
У меня кружилась голова — и от покачивания повозки, и от внезапной перемены обстоятельств. Я подползла поближе к передней части возка, чтобы лучше слышать, что мне говорят. Внутри все пространство заполнял цирковой реквизит: груды костюмов, полосатые столбы и канаты, хрустальные шары и серебристые звезды, а еще огромная, вырезанная из картона луна с улыбающимся лицом.
— Ты лучше держись покрепче, — посоветовал циркач. — Лошадка у нас хоть и мосластая, да резвая. Чего этому оборванцу от тебя надо?
Я беспомощно уставилась на узкую спину гимнаста. Я уже ничего и никого не понимала… меня спасли, мне помогли, но кто?
— Ну… — начала я. — Мой опекун предупреждал, чтобы я одна не ходила. Говорил, что кто-то хочет меня обидеть. А я не послушалась и ушла. А потом вдруг этот нищий на меня напал…
— Не волнуйся, с нами ты не пропадешь, — успокаивающе сказал циркач. — Мы этих оборванцев знаем, даже слишком хорошо! Интересно, и зачем кому-то причинять тебе вред? По одежде ты на Зеваку не похожа… местную играешь, жительницу?
— Я всю жизнь здесь прожила, — удивленно отозвалась я. — Что значит играю местную?
— Значит, местная, только немного растерялась, — улыбнулся он.
Повозка ехала все дальше, а я сидела в глубине одна. Наконец мы остановились; на улице почти стемнело. Пахнуло чем-то неприятным, солоноватым… Я осторожно вылезла наружу и поняла, что запах доносился от реки Темзы. Лошадь распрягли, она стояла и жевала что-то из мешка с кормом. Оказывается, мы укрылись под деревьями в каком-то месте, похожем на огороженный парк. Вокруг, под широкими ветвями, расположились несколько простых палаток и другие повозки. В центре скорее дымил, чем горел небольшой костер, а над ним висел котелок, источая ароматы готовящейся пищи. Я вспомнила, что сильно проголодалась.
