Василий Головачев - Журнал «Если» 2010 № 2
Шеин зашел к начальнику штаба и доложил, что отделение пополнено. Тот с группой офицеров проводил координацию работы штабов и в ответ только кивнул: «Действуй!». Начальник был поглощен шлифованием межпланетных неровностей, которых быть не должно, и на мелкие неприятности капитана не обратил внимания. Подумаешь, переводчик! Да их вон полдюжины сидит в службе связи, самых-разсамых, они тебе такой синхрон сделают, закачаешься. Что говорить, если они перевод командующему обеспечивают, так уж капитану-то за глаза хватит. А то, что удаленная связь имеет неприятную привычку отказывать, так это проблемы связистов, а не его. В конце концов, у партнеров тоже имеются переводчики. И вообще проблема эта надумана, техника здесь уже много-много лет с успехом заменяет человека.
Решив, что одна проблема решена (хотя на самом-то деле — какое там!), капитан занялся другим важным делом. Зашел к связистам и привычно отворил дверь самого маленького помещения, где всех работников-то один человек.
— Здравствуй, Соня. Можно?
Соню Голдмайер тут называли почтальоном. Через ее мощные руки проходили все «физические» послания на Землю. От открыток до подарков к праздникам. Все вместе это, согласно приказу, не могло превышать веса в центнер и объема в двадцать пять литров. И отправлялось на Землю не чаще раза в квартал, хотя случалось — и в полгода. Объем сообщений, записанных цифровым способом, понятное дело, не лимитировался, поскольку суммарно со всей базы вмещался в носитель размером меньше булавочной головки, с которого уже на земной станции делали рассылку адресатам.
— Заходи, Константин. По делу или чайком побаловаться?
Нет, наверное, на свете человека, который назвал бы сержанта Голдмайер красавицей. В ней все было большое. Лицо, руки, размер обуви, щеки, толстые пальцы. Правда, в этом наборе несколько подкачал зад. Хотя данную часть ее тела тоже нельзя было назвать миниатюрной, но по сравнению со всем остальным она казалась просто крошечной, что весьма и весьма компенсировалось размером бюста. Бюст у Сони был выдающимся во всех и всяческих смыслах. Он был как монумент, воплощенный в натуре восторг всем остальным бюстам в мире. Стоит сказать, что по чьему-то недосмотру или прямому попустительству Соня с юности занималась тяжелой атлетикой, что в сочетании с ее импульсивным характером дало не только эффект водородной бомбы, обращаться с которой приходится весьма бережно, но и до некоторого времени большущие проблемы в личной жизни.
— Уходим мы, Сонь. Вот… — Капитан достал из набедренного кармана стопку конвертов. — Ты не отправляй пока…
— Да знаю я, — вздохнула сержант с тяжелоатлетическим прошлым. — Давай уж.
Приказы приказами, но кое-какие весточки и посылочки почтовики всегда могут отправить, не прибегая к официальным каналам.
— Только уж когда наверняка, договорились? И прошу тебя: сама, в случае чего, проверь. Вот просто собственными руками.
— Константин, ты что, первый день меня знаешь? Скажи мальчикам, что волноваться нет вопроса. Вопрос, скажи им, что я за них волнуюсь.
Прощальное письмо — штука… как сказать?. тонкая, наверное. В нем ведь пишется все, что до того не смог, не посмел или не захотел сказать. Нет, естественно, никто в нем не прощается. Вроде того: «Я, мамочка, ухожу на смерть и шлю тебе последний привет с переднего края». Но тон в них совсем другой. Да и много ли бумажных посланий за всю свою жизнь отправляет современный человек? Иные так и вовсе не одного. Часто, вернувшись из рейда, бойцы, перечитав письмо, рвут его в клочья и отправляют прямиком в утилизатор. Другие же, подержав в руке, убирают в личные вещи. Третьи просто возвращают почтальону. А чьи-то конверты уходят по заявленным адресам, потому что отправитель больше не вправе и не в состоянии распорядиться своим посланием — по причине убытия из рядов живых.
— Спасибо тебе, передам обязательно. Ну, счастливо…
— Увидимся, Константин. Мне тут ребята чайку хорошего подогнали, заглядывай.
Он вышел и потому не видел, как Соня пересчитала конверты, просмотрела адреса и только после этого, заклеив в пакет, убрала в сейф, ключ от которого постоянно грелся во влажной ложбинке у нее на груди.
Совершив этот не слишком веселый ритуал, капитан отправился в расположение группы, обосновавшейся в отдельно стоящем строении. Кроме столовой и общих коммуникаций, у них все было свое, обособленное. Четырехместные спальни-кубрики, оружейная комната, вещевой склад, учебный класс, командирский кабинет, транспорт, спортгородок. Даже дежурства. Все было сделано для того, чтобы члены группы поменьше общались с остальными, хотя о настоящей изоляции и речи не шло. При этом они располагались в дальнем углу базы, за автопарком, где посторонние появлялись редко, так что мало кто имел представление, чем они обыкновенно занимаются.
Весь вид и масштаб базы говорили о том, что люди пришли сюда всерьез и надолго. Кроме военных тут было полно гражданских разных специальностей, куча техники и оборудования, немаленькое радиополе, космодром со взлетно-посадочной полосой для самолетов и челноков, все это с кучей ангаров, и многое другое. Это не считая научно-исследовательских станций, раскиданных по всей планете, экспериментальных площадок и наблюдательных постов. Тут уже выращивались собственные овощи, в этом году ожидался урожай яблок и слив, вода повсеместно использовалась только здешняя, птицеферма уже который год поставляла в столовую куриные яйца и мясо, на свиноферму отходы свозились машиной, кроличье хозяйство тоже не подводило. Уже подготовлены поля под зерновые и бобовые и проведен первый сев, а картофель так давно свой. Народу больше десяти тысяч, такую ораву привозным продовольствием кормить удовольствие дорогое и почти невозможное.
Шеин непосредственно продобеспечением не занимался, но был в курсе проблемы. Место тут благодатное, не совсем Земля, понятное дело, но жить можно и даже неплохо жить, несмотря на то, что жизненное пространство, пока во всяком случае, приходится делить с торками. Впрочем, в повседневной действительности с ними мало кто сталкивался. Большинство так и в глаза не видели, только на снимках и видеозаписях. Приятной назвать их внешность можно только условно, да и то из чувства политкорректности. Лысые, за два метра ростом, четверорукие и двуногие, с вытянутой головой, приплюснутой на макушке, и крупными глазами, почти постоянно затянутыми мутноватой пленкой. А уж язык их и вовсе отдельная песня. Скрежет и пощелкивание. Со стороны послушать — коробка передач полетела, не иначе.
Собственно, из-за «продовольственной программы» все и началось.
