Павел Амнуэль - Удар гильотины
– Вообще-то да, – улыбнулся Манн, прелести Магды его не взволновали, поэтические строчки о руках были графоманией, сразу объяснившей ему, чего, собственно, стоит красота этой женщины: чисто внешняя, кукольная, тоже своеобразная природная графомания: есть женщины единичные, как праксителевская Афродита, а есть массовое производство, телевизионный товар.
– Вы работали у Густава Веерке в девяносто седьмом, верно?
– Да, – кивнула Магда и едва заметно наклонилась вперед, точно рассчитав, что теперь Манн вряд ли сможет оторвать взгляд от того, на что не может не обратить внимания любой мужчина. – Да, я работала у Густава и Матильды, пока фирма не закрылась.
– Полиция расспрашивала вас о вашем прошлом? – спросил Манн.
– Нет, – сказала Магда, слегка отодвинувшись – не настолько, впрочем, чтобы детектив почувствовал отчуждение, но достаточно, чтобы дать ему понять: разговор о полиции Магде не очень приятен, давайте лучше о другом, хорошо?
– Вы были любовницей Густава, Матильда вас застала, получился скандал, госпожа Веерке была ревнива, она подозревала, что муж ей изменяет, но все ее прежние подозрения не имели доказательств, а тут она вас обнаружила, и еще где – в офисе фирмы, в рабочее время…
Глаза Магды раскрывались все шире. Впрочем, нет, не глаза, конечно, Магда смотрела на Манна, не отрываясь и не моргая, и из-за этого создавалось впечатление, будто глаза ее становятся больше, а зрачки темнее, это был странный оптический эффект, о котором в иное время стоило бы подумать, но сейчас Манну показалось только, что именно оттуда, из глубины глаз этой женщины он черпал информацию – и сразу превращал в слова, говорил, не думая, не оценивая, представления не имея, что именно произнесет в следующую секунду, он хотел остановиться и не мог, он говорил и говорил, и понимал, что, если хоть в чем-то ошибся, хоть в какой-то незначительной детали, разговора не получится, ему укажут на дверь, и тогда он не узнает самого важного, того, для чего сюда пришел…
– Потом, когда распались и фирма, и семья, Веерке не пожелал с вами больше встречаться, а вы ведь его любили по-настоящему, и Матильде позвонили вы – да-да, вы сами – думали, что она потребует развод, и Густав женится на вас, а он вас просто выгнал, и вы ему не простили, вы не могли от него отказаться и сюда, к Квиттеру, устроились, чтобы быть ближе к Густаву. Он иногда с вами разговаривал, когда приходил к хозяину рассчитываться за квартиру, но вам было этого мало, а Квиттер вынуждал вас к сожительству, и вы не могли ему отказать, иначе он бы вас рассчитал, а как еще вы могли жить там же, где Густав, как еще вы могли подниматься к нему, когда Квиттера не было дома, и Густав вам не отказывал, он никогда не отказывал женщинам, хотя и давал вам понять…
– Не надо, – пробормотала Магда. – Прошу вас… Не знаю, откуда вы… кто вам сказал…
Никто. Манн замолчал. Он больше не знал ничего. Вдохновение кончилось – что это было, если не приступ отчаянного вдохновения, когда истины открываются сами собой, распахиваются закрытые двери, и память чужого человека предстает объемной картиной?
«Что я наговорил ей?» – подумал Манн. Он не помнил и пятой части сказанного, и ведь наверняка, если хорошо подумать, то все подсознательные выводы и заключения можно свести в логическую цепочку, он бы все равно это сделал со временем, если бы интуиция не сделала этого раньше.
– Но ведь это правда, – мягко проговорил Манн. – И позавчера, когда вы поднялись к Веерке…
Магда вздрогнула.
– Я не…
– Вы поднялись к нему, когда хозяин уснул. Вы часто так делали – Квиттер спит крепко, особенно после…
– Особенно после… – повторила Магда.
– Вы поднялись на третий этаж, вошли… Когда это было?
Уверенности у Манна больше не было никакой, вдохновение кончилось, интуиция замолчала так же неожиданно, как подала свой громкий голос, но надо было дожимать свидетельницу… или подозреваемую? У Магды, черт подери, были ровно такие же основания опустить на голову писателя тяжелую раму, как и у Панфилло. Как и у Ван Хоффена.
Как у Кристины.
Магда внимательно смотрела Манну в глаза. Она была умной женщиной и прекрасно понимала, что детектив не стал бы приходить в отсутствие хозяина и излагать полученную (от кого? Кто мог видеть?) информацию, если бы не знал точно (кто? Кто видел, черт побери?), что она действительно… Он ведь думает, что это она его…
– Это не я! – Магда помотала головой. – Когда я пришла, он был уже…
– Пожалуйста, подробнее, – Манн положил свою ладонь на руку Магды, крепко прижал, будто припечатал к дивану, и женщина, почувствовав силу, неожиданно успокоилась. Всхлипнула, вздохнула, но даже не сделала попытки высвободиться – освободив руку, Магда и говорить не смогла бы, такое странное возникло у нее ощущение.
– Альберт очень быстро засыпает, – заговорила Магда, по-прежнему глядя Манну в глаза и очень редко моргая, будто взглядом передавая оттенки, особенности информации, которые не могла, не умела сообщить словами. – Очень быстро… Я знала, что у Густава была та женщина… Кристина. Она пришла в восемь и ушла в начале одиннадцатого, об этом меня в полиции спрашивали, и я сказала. А я поднялась в начале первого. Альберт уснул, я подождала минуты три… Я хотела сказать Густаву… Нет, я ничего не хотела ему сказать. Ему бесполезно что-то говорить – он начинает смеяться и выворачивать слова наизнанку. Ему это легко – он гений, со словами он может делать все… С женщинами тоже. Странно – не только с женщинами, но и с мужчинами. Я хотела ему сказать, какой он негодяй… Но не сказала бы все равно. Говорить с ним бесполезно, он поймет по-своему, с ним нужно иначе…
– Вы поднялись к Веерке в первом часу, – напомнил Манн, потому что рассказ Магды, похоже, начал двигаться по кругу.
– Да. Если он ждал меня, то оставлял дверь незапертой. Если дверь бывала заперта, значит, Густаву не до женщин, устал, спит, сочиняет, смотрит на луну… все, что угодно.
– Позавчера… – Манн не позволял Магде сбиться с пути.
– Да. Было не заперто. Я вошла… Господи, как я перепугалась! Густав лежал на полу около окна, лицом вниз, руки раскинуты, мне сначала показалось, что там лужа крови. Я стояла на пороге и смотрела, пока не поняла, что темное пятно – всего лишь тень от подоконника.
– Окно было открыто?
– Нет. Закрыто.
– Вы подошли…
– Нет! Я поняла, что она его убила.
– Вы сказали, что крови не было. Почему вы решили, что Густав мертв?
– Хотите, скажу – почему? Потому что мне так хотелось. Мне хотелось, чтобы его больше не было, чтобы это наваждение закончилось, я могла бы сама его убить, но у меня не хватит ума… Нет, ума у меня хватит, но не решительности. А она сумела. Я ее прекрасно понимала – с ней он поступил так же, как со мной.
