Линн Шоулз - Заговор Грааля
— Но я вам нужен, — заявил Уингейт. — Вы видели результаты последних опросов общественного мнения? Я далеко впереди. И дело не только в ваших политических махинациях. Я, черт возьми, очаровал и завоевал американцев. Даже журналистов.
Синклер театрально закатил глаза.
— Харизма, как и речи, ничего не стоит. Вы знаете, сколько на свете харизматичных личностей, готовых уцепиться за возможность баллотироваться на пост президента Соединенных Штатов, особенно с той неограниченной поддержкой, которую мы можем предоставить? И конечно, вы на собственном опыте знаете, как просто сделать политическую карьеру на пустом месте — с соответствующей помощью.
— Чарлз, прошу, я же один из вас. У моей семьи длинная история.
— Значит, вы знаете, что мы жертвуем ради Ордена.
— Но в жертвах нет нужды. Пожалуйста, Чарлз. Кандидат уже умолял, и Синклера затошнило.
— Вы ведете себя неподобающе, Роберт. Сядьте и успокойтесь.
Уингейт подошел к стулу с высокой черной спинкой и вцепился в раму из нержавеющей стали.
— Успокойтесь, Роберт. Вас ждет не такое уж плохое будущее.
Уингейт не отходил от стула.
— Вы были лояльны, мы это ценим. Скажите, куда ходите поехать? В Белиз? На Барбадос? Фиджи? Мы устроим, чтобы о вас позаботились.
Уингейт схватился за воротник и выпрямился, словно безнадежно больной в последнем порыве.
— Я смогу победить… даже без вас.
— Не сможете.
— Мне больше не нужны деньги на кампанию. Пресса меня любит и напишет столько статей, сколько мне нужно. Американцы верят в меня, доверяют, и в ноябре следующего года проголосуют как надо.
Синклер выдавил улыбку:
— Уверены, что не хотите присесть? — Он стиснул зубы, на скулах заходили желваки.
— Вы с ума сошли, Чарлз? Вы знаете, что я могу победить. Придет ноябрь, и вы увидите. Я стану президентом Робертом Уингейтом. Вы не сможете меня остановить.
Синклер скрестил руки на груди, его терпение иссякло.
— А как насчет роз? Уингейт уставился на него.
— Каких роз?
— Которые завянут на вашей могиле, когда придет ноябрь.
ВРЕМЕННАЯ ОТМЕТКА
Солнце еще не показалось из-за горизонта, а пикап «шевроле» 1966 года выпуска мчался с гор по шоссе 25 к городку Гринвилль в Южной Каролине. Коттен смотрела на унылый пейзаж за окном. В свете фар снежные сугробы блестели, как белые островки среди коричневых полей, вспаханных под пар, и голых лесов. Костлявые ветви без листвы тянулись вверх, в мутное небо.
Теплый воздух дул по ногам, но в машине было прохладно, и Коттен не снимала пальто. Она надела длинное рабочее платье Лилли Джонс и шерстяной пиджак «в елочку». Туфли подошли лучше, чем одежда, подумала она, бросая взгляд на простые коричневые ботинки на шнуровке. Даже при тусклом свете понятно, что это грубые поношенные башмаки, хотя, конечно, гораздо удобнее и практичнее, чем каблуки, которые она носила на работу.
Мимо проехал тягач с прицепом, забрызгав их грязью. Старенькие дворники пикапа лишь размазали ее по ветровому стеклу.
— Да уж, старье, — сказал Джон, оглянувшись на Коттен. — Менять нужно.
— Я не об этом думала.
— А о чем?
— О том, как мне повезло.
— Что разъезжаешь в модном ретро-грузовике или что красуешься в стильном наряде «Голубой хребет Аппалачей»?
— Повезло, что встретила тебя. Несмотря на случившееся, ты до сих пор со мной.
Мимо промчался еще один грузовик, снова обрызгав их слякотью. Джон нагнулся к стеклу, словно так лучше видел.
— Ты, конечно, оптимистка. Я говорил, что обожаю приключения?
— Это в твоем духе. — Она была благодарна, что он пытается разрядить обстановку. — Нам хватит топлива?
Он посмотрел на приборную панель.
— Заправимся в Хендерсонвилле. Там есть грузовая стоянка и заправка.
— Хорошо. Я проверю свой автоответчик и позвоню дяде Гасу.
— Сегодня суббота. — Джон взглянул на часы в свете фар проезжающего грузовика. — К тому же полшестого утра.
— Гас — трудоголик. Он приезжает на работу до рассвета даже по субботам. Если он не на работе, мой звонок переведут на его домашний телефон. Нужно узнать, нашел ли он связь между именами из списка Торнтона.
— Коттен, а что, если я увезу тебя из страны? Может, полетим куда-нибудь, вроде Коста-Рики?
— Дело уже не только во мне. Им теперь нужен и ты, — сказала Коттен. — Они думают, будто я что-то знаю, а теперь должны считать, что я и тебе это рассказала. Мы никогда не будем в безопасности, никогда не сможем жить спокойно, пока не распутаем клубок.
Какое-то время они ехали молча, потом Джон заметил:
— Вот и заправка.
Мимо бесконечным потоком проносились фуры. Джон завел пикап на стоянку для грузовиков и подъехал к первой свободной колонке.
— Я заправлюсь, а ты пока звони.
Достав бумажник, он протянул ей десятидолларовую банкноту.
Коттен выскользнула из машины, разменяла деньги, прошла мимо полок с чипсами и банками колы к телефонам-автоматам и набрала номер Гаса.
Ожидая ответа, она сунула оставшиеся монеты в карман и посмотрела назад, в сторону кассы. За окном, в свете вывески сервис-центра, виднелся Джон, стоящий у колонки.
В трубке раздался сонный голос — чужой.
— Алло.
— Здравствуйте, это Коттен Стоун. Попросите Гаса, пожалуйста.
На том конце помолчали. Она почувствовала — что-то не так.
— Мисс Стоун, меня зовут Майкл Биллингс. Я руководитель оперативного отдела «Бюро расследований Руби». Гас поставил переадресацию звонков на мой домашний телефон.
— Дядя не упоминал вашего имени.
— Я недавно в его агентстве.
— Мне нужно срочно поговорить с ним. — Коттен надеялась, что Гас просто уехал из города на несколько дней — по делам или отдохнуть.
Биллингс сопел, все еще пытаясь проснуться.
— Мисс Стоун, очень не хочется сообщать вам плохие новости, но вчера вечером ваш дядя попал в аварию.
Коттен пробрал уже знакомый озноб.
— В аварию?
— Он возвращался домой и съехал в кювет.
— Он… жив?
Биллингс протяжно вздохнул, словно воздух вырвался из проколотой шины.
— Он в тяжелом состоянии. Пока известно, что у Гаса серьезная травма головы, повреждена печень, и есть внутренние кровотечения. Сломаны некоторые кости — и это минимум. Доктора не говорят, поправятся ли он, и если поправится, то насколько может быть поврежден мозг.
Ей хотелось закричать. Все, к чему она прикасается… Да уж, ничего себе прикосновение. Не Мидаса, а гробовщика. Все, кого она любила, умирают. Господи, пожалуйста, не дай ему умереть, взмолилась Коттен. В ней закипала слелая ярость.
