Александр Лонс - Договор
Кто-то сказал, не помню уже, кто, что парадокс будущего состоит в том, что оно неизменно приходит прежде, чем мы успеваем к нему подготовиться. Мы вечно мечтаем обучиться предвидеть будущее, забывая тот факт, что лучший способ предсказания — будущее строить. Ведь именно в будущем нам придется провести весь свой остаток жизни…
Я как раз села ужинать, когда затрещал линейный телефон, сильно это будущее изменивший.
— Я слушаю.
— Привет! Это я. Не помешал?
— "Я" — это кто?
Звонил мой коллега — Вадим Майоров. Это был довольно развязный тип лет двадцати семи, с атлетической мускулатурой, голливудской улыбкой, гипертрофированным самолюбием и влиятельнейшими богатыми родственниками. Почему он стал адвокатом, я так и не поняла. Ни особого таланта, ни желания, ни интереса к своей работе он не выказывал. Хотя нет, интерес был. К деньгам. Ходили слухи, что со своих клиентов он берет какие-то астрономические гонорары. По тем же слухам, значительная часть этих денег предназначалась для банальных взяток и подкупа присяжных, свидетелей и членов суда. Мои знакомые уверяли, что он злоупотребляет анаболиками и посему страдает какими-то нарушениями сексуальной сферы. Имя, однако, он себе создал, и считался одним из престижных и удачливых защитников России. Но, будучи все же не полным кретином, истинную цену он себе знал, поэтому в трудных и запутанных случаях не брезговал самыми грязными и подлыми приемами, почти всегда сопровождавшимися грубыми нарушениями закона. Правда, ради справедливости все же стоит сказать, что он обладал каким-то звериным чутьем и всегда располагал информацией, виновен его подзащитный или нет. Данное обстоятельство было впрямую связано с тем размером вознаграждения, который Вадим себе назначал.
— "Я" — это кто?
— Как это кто? Вадик Майоров! Не побеспокоил?
— Побеспокоил. Чего тебе? Я ужинаю, перезвони попозже. И вообще, откуда у тебя мой телефон?
— А ты будто не помнишь? Ничего, я быстро. По делу Петерсона. Помощь нужна.
— Дело Петерсона — твое дело. Я-то тут причем? — Я решила не проявлять заинтересованности. Тем более что я действительно не помнила, чтобы давала Майорову свой домашний телефон, поскольку никогда этого не делала. — Я сейчас занята.
— Слушай, помоги, а? Я же знаю, что ты его вытащишь, а я не смогу. Бери дело себе, и если ты дашь согласие, то проблем не будет. Петерсон уже согласился.
"Врет, небось", — подумала я, а вслух спросила:
— А чего это ты вдруг отдаешь мне такого клиента? Ведь это же — сам Петерсон!
— Проиграю я это дело, точно тебе говорю. Все улики против него, есть даже несколько свидетелей, вещдоков — по самую маковку, а я точно знаю — Петерсон не виновен, его кто-то хочет подставить. Интуиция! Веришь мне?
— Тебе — не верю. Вот твоей интуиции — верю. Но, если дело такое тухлое, то оно мне нужно? Я не хочу лишних неприятностей, да и провальные дела мне тоже без надобности. Да, слушай, там же не только ты, но и другие адвокаты?
— Ты про этих немцев? Да от них больше вреда. Законы наши знают плохо, а всякие тонкости им вообще не доступны. Ну, ты понимаешь, о чем я… В общем, все на мне. Просру я это дело. А ты этого Петерсона вытащишь, я же знаю. Ведь у тебя ни одного проигрыша в суде!
— Это — неправда! Было два эпизода, которые я провалила.
— Знаю я все эти твои эпизоды. Первый ты проиграла специально.
— Почему…
— Нет-нет, не спорь, я-то знаю, и мне ты можешь не втирать. Я сам видел, как ты договаривалась с противной стороной и как тебе что-то там обещали. А второй эпизод — тут ты ни при чем. Тебя подключили на самом последнем этапе, и тут сам Господь ничем бы не помог.
— Не богохульствуй. А по первому эпизоду ты ничего не докажешь.
— И не буду. Но если мне понадобится, то легко докажу. Как дважды два. Я в то время как раз купил новую камеру. Ма-а-ахонькую такую, в ладони помещается. Японскую. Так вот, я всегда таскал ее с собой, а тогда забыл в твоем кабинете, случайно, но — включенную. И вся твоя беседа с этими типами записалась просто великолепно, хоть по НТВ показывай. Так что ты у меня на крючке. Бери дело себе и отмазывай этого Петерсона вчистую, как ты умеешь. Гонорар — пополам. Так что, согласна?
— Подумаю.
— Думай. Но — недолго. Завтра позвони часов этак в десять. У тебя есть под рукой карандаш? Запиши мой телефон, я подожду.
— Не надо. Он уже записался…
Вадим отсоединился, я положила трубку, села и стала думать.
Как профессионал, я располагала сведениями по проблеме. Вспомнила все, что знала про злосчастного скульптора.
Владимир Андреевич Петерсон являлся известнейшим русским скульптором — сюрреалистом, живописцем и графиком конца двадцатого — начала двадцать первого века. Он приобрел широкую известность за рубежом после выхода в девяносто пятом году американского фильма "Адский Принц" (Infernal Prince), над которым работал в качестве дизайнера. Именно ему принадлежит образ Адского Принца, который до сих пор клонируется с различными вариациями в некоторых малобюджетных фильмах, названий которых я уж и не припомню.
Анатомические конструкции Петерсона, образы обитателей загробных миров и темных закоулков человеческой психики хорошо знакомы посетителям престижных международных выставок и владельцам многочисленных постерных альбомов. Им создано множество художественных произведений: начиная от карандашных набросков, живописи в классической манере, напыления акриловых красок с употреблением накладных шаблонов и заканчивая монументальными скульптурами. И все же излюбленной его техникой и визитной карточкой остается металлическая скульптура, выполненная методом бесшовного литья по японской технологии.
Его скульптуры украшают, если так можно выразиться, площади таких европейских городов, как Берлин, Хельсинки, Антверпен, Франкфурт на Майне, Брюссель, Гамбург…
Качество графических работ Петерсона столь реалистично, что как-то раз наличие картин в его багаже послужило основанием для временного задержания и ареста в аэропорту Франкфурта. Немецкие таможенники приняли картины за фотографии, и только после специально сделанной экспертизы, обосновывающей, что все это и в самом деле нарисовано, художнику, наконец, разрешили въехать в страну. Петерсон потом в интервью журналистам язвительно отметил по этому поводу: "Любопытно, а где, по их мнению, я мог такое заснять? В аду, что ли?"
Кое-кто из клерикалов обвинял мастера в некромантии, сатанизме и, почему-то, в богохульстве. Было очень смешно читать напыщенные тексты уважаемых духовных особ, явно мало знакомых с критикуемым предметом. По мнению трансперсонального психолога Станислава Грофа, "творчество Петерсона — апокалипсический сплав агрессии, смерти и сексуальности — отражает танатоморфные переживания личности и мучительный процесс реинкарнации. Обвинять художника в богохульстве значит игнорировать биологическое обоснование мотивов его творчества". Если вы поняли, что все это значит, объясните мне потом, ладно?
