Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха
– А второй ему уже не надо будет.
– У меня оправдание есть, – глухо прогудел Митяй, наслушавшись наших споров.
Угу, продолжение спектакля в следующей главе…
– Не может быть? – Мы с Ягой почти одновременно всплеснули руками.
– Я первым дьяка Фильку услыхал и всю дружину еремеевскую своим примером в бой повёл. Ежели б мы его на площади цепью не охватили, дак быть ему у Гороха в подвале казнённому лютой смертью!
– Это всё, конечно, хорошо, но не объясняет, почему ты…
– Да что ж вы думаете, я зря по всему Лукошкину куролесил? От глупости али по причине злобного нраву? – чуть не расплакался он. – Я ж версию проверял! И всё как есть выяснил! Значитца, так оно было…
Мы с бабкой попытались хоть как-то его успокоить, но не смогли. К счастью. Потому что на этот раз наш младший сотрудник действительно отличился.
– Думаю, ну не могла, не могла Марьяна без чьей-то помощи убечь! А у кого спросить? Кто всё про всех знает, как не бабки на базаре?! Веду стрельцов на базар, вроде как проверка качества, ну и для солидности, чтоб не сразу били-то. Сам сажусь на бочонке тётки Матрёны, капусту ем и бормочу себе под нос эдак со значением: «Бельдым-бяк, Павлиношвили, фон Паулюсус…» На последнем имени тётка Матрёна и сорвись, орёт, что, дескать, он-то вежливый, не мне чета, и заплатил за всё! Я думаю так: на фига козлу бледному капуста? Разве на закусь после водки. Разворачиваю стрельцов в ближайший к базару кабак. Там суматоху устроил да тишком и спрашиваю: фон Паулюсус не заходил ли? Шесть штофов зелёного самогону он у них купил! Ну, тут дело ясное, однако ж коли б он сам стражу ночную опоил, так царские стрельцы и вам про то сказали бы. А коли не сам? Коли он к ним девиц весёлых подослал, уж они-то никаких подозрений не вызывают, так что…
Я отупело встал, подошёл и от всей души обнял его за плечи. Это казалось невероятным, но Митька (наш Митя!!!) умудрился самостоятельно найти доказательства своей теории и оказался прав по всем пунктам!
– Я прощён?
– Да.
– Тётя Матрёна в суд грозилась.
– Отмажем.
– И в кабаке тоже погудели неслабо.
– Договоримся.
– А на Лялиной улице…
– А вот туда ещё раз нос сунешь, я тя сама в угол поставлю, – перебивая меня, вставила бабка. – Иди-кось, делом займись. Мне тут Никиту Ивановича хоть ужином покормить надобно. Дуй давай, покуда не передумали! Ох, чую я, поторопилися мы с твоим прощением…
Есть ситуации, когда Митьку не надо просить дважды. Он мигом вспомнил, что собирался вытопить баню, исчезнув так, что только пятки сверкнули…
– Бабуль, я сам к царю побегу! Вы же видите, у нас новая информация, надо срочно советоваться с государем. Возможно, всё-таки придётся поднимать войска.
– Куды ты пойдёшь-то? Забыл уже, что стрельцов за самодержцем отправил?
– Значит, встретимся по дороге! – решительно встал я.
– Ох, прости, запамятовала, старая, как себя вести при сложных ситуациях. – Бабка преспокойно усадила меня обратно. – Сначала в баньку сходи, вымойся, выпарись, потом откушай, а уж потом и с государем поговоришь о делах служебных…
– Нет времени… – начал было я, но тут же без предупреждения словил помелом по спине!
– Ишь какой командир выискался?! Спорить он тут ещё будет с пожилыми людьми… Митенька уже отправился баню топить. Так что и ты, мил-дружок, развернулся кругом, взял в горнице чистое бельишко и пошёл голову свою с думами чёрными в порядок приводить!
Я сейчас даже не соображу, какая такая волшебная сила взяла меня за плечи, повернула на сорок пять градусов и строевым шагом отправила наверх, в мою комнату. Единственно, что мне запомнилось, я и близко не позволил себе фыркнуть или хмыкнуть на такое обращение скромной старушки с грозным сыскным воеводой. В горнице пришёл в себя, меня отпустило…
Возможно, бабка и права, не стоит пороть горячку. Да, царевна находится в плену у Кощея. Да, теперь мы знаем, как она бежала и кто ей помогал. Но раз гражданка Марьяна Рюриковна сама этого хотела, пусть сама и выкручивается. К тому же меч у нас. А ведь всё затевалось именно из-за этого меча, значит, наши шансы хотя бы приблизительно уравнялись. Надо сесть всей опергруппой, рассмотреть факты, сделать выводы и только тогда что-либо предпринимать.
Всё, остываем, я действительно начинаю пороть горячку, а это в любом расследовании вещь недопустимая. Выдыхаем, считаем до десяти и…
– В баню – значит, в баню, – смиряясь, пробормотал я, собирая комплект чистого белья: рубаху, подштанники и большое полотенце с вышивкой крестиком.
…Мой младший напарник ждал меня в предбаннике, с довольным видом замачивая в бадейке дубовые веники. Как банщику ему цены не было, зря он в милицию пошёл, а мы зря его взяли, вот, ей-богу, зря…
– Мить, только без фанатизма, – заранее предупредил я, ложась животом на мокрую горячую лавку.
– Не извольте беспокоиться, Никита Иванович, – бесстрашно обливая меня едва ли не крутым кипятком, откликнулся он.
Мой предсмертный вопль был мгновенно погашен тяжёлым ударом векового дуба (не меньше!), стукнувшего меня по лопаткам. Потом к нему присоединилось второе дерево, словно былинный великан начал работать двумя руками, и моих сил хватало лишь на то, чтобы дышать, и то через раз…
– Держись, батюшка участковый, не робей, отец родной! – надрывался красный Митя, едва различимый в густейших клубах пара. – Щас мы с вас все болезни-хворости вышибем!
Дух он из меня вышиб мигом, поэтому любым «болезням-хворостям» тоже не позавидуешь. Я пытался уползти с лавки, пользуясь тем, что скользкий и в мыле, но Митьку на мякине не проведёшь…
– Вы ж так упадёте, Никита Иванович! Позвольте-кась я вас за ножку белую да пяточку розовую попридержу покуда… А теперича берёзовым веничком, а?!
– А-а-а!!! – не своим голосом возопил я, но он воспринял это как подтверждение и продолжил свою гестаповскую работу.
– И ещё водичкой тёпленькой отполируем… да мочалкою! Раз-два, раз-два, раз-два!
По-моему, у меня со спины слезла вся кожа. Сил орать уже не оставалось да, собственно, и никогда не было, но тут он окатил меня ведром колодезной воды, и я сразу ожил. В смысле заорал…
– А-а-а, твою же мать в юриспруденцию-у!!!
Митя хотел ответить чем-то ободряющим и уже заново макнул веник в кипяток, но тут в двери постучали. Он стыдливо прикрылся шайкой и осторожно распахнул дверь. В тот же миг к нам был безжалостно втолкнут бунтарский дьяк Филимон Груздев. Абсолютно голый, с крестиком на шее и в той же многострадальной скуфейке на голове.
– Христу Господу в молениях припадаю, ибо не сам в сие чистилище ступил, но был ввергнут против воли прекраснодушной бабушкой Ягою! Дай ей Бог долгих лет жизни и всяческого благополучия! А ты, ирод стоеросовый, дверь прикрой, я ж материться буду, дак, не ровён час, услышит. Ну её, милейшую, от искушений греховных подальше…
