Екатерина Коути - Страшный дар
Лавиния попыталась рассмеяться, но из горла вырвался жалобный клекот, как у подраненной птицы.
– Это же смехотворно! Разве кто-то в наш просвещенный век поверит бредовым речам о демонах? Мистер Крукшанк затупит карандаш, рисуя на вас карикатуры. Рифмоплеты сочинят на вас пасквили, ваше имя будут трепать на каждом перекрестке. Одумайтесь, сэр, зачем вам позор?
Мистер Хант нагнулся к ней так внезапно, уперев растопыренные руки в спинку дивана, что Лавиния сжалась и чуть не вскрикнула. Так близко было его лицо, что до нее долетали брызги слюны.
– Поверят, еще как поверят, если это коснется их. Поначалу мои слова не встретили отклика даже среди членов нашего общества, но когда я кое-что им показал, они уверились в моей правоте. Дело за малым – предложить в парламенте законопроект о регистрации полукровок. Сейчас им занимается один из моих единомышленников. Весьма вероятно, что его тоже осмеют, но вода камень точит. Рано или поздно мы добьемся своей цели, ибо она есть благо. Заботливые родители оберегают своих детей от дурного влияния слуг, не подозревая о куда худшей угрозе. Одна из этих тварей может подкараулить их где угодно – на променаде, на балу и, как я недавно убедился, даже в церкви. Не так ли, миледи?
Внезапный испуг успел схлынуть, и в груди ее набухал гнев, как наливается краснотой след от удара. Изо всех сил оттолкнув Ханта, она вскочила с дивана, но не стала хвататься за колокольчик. Слуги ей сейчас ни к чему. Давно уже миновали времена, когда бароны пользовались правом «петли и ямы», посему никто не поможет ей вздернуть негодяя на воротах. Можно полагаться лишь на себя.
– Да подавитесь вашими биллями и актами! Хоть всех полукровок в Ньюгейте сгноите, что мне до них? Но его вы должны вычеркнуть из списков. Потому что он сделал себя таким же, как вы все. Что вам еще от него нужно? Он же вам подчинился!
– Одно лишь лицемерие, – пожал плечами Хант. – Такие, как он, никогда не подчиняются полностью. Их невозможно спасти. Даже если нырнуть в пучину греха, вытаскивая на поверхность одну из этих тварей, пытаясь наделить ее величайшим даром, можно поставить под удар и свою душу. Безнадежная затея. Они лишены благодати.
– Они все очень разные, – простонала миледи, замечая наконец, что не называет их по имени. Только «они». Вместе с Хантом она стояла на одном краю пропасти, они – на другом, куда не добраться никакими силами. Только «они», никогда не «мы». Для нее – никогда.
– Ваша милость имела в виду, что своим лукавством они принимают разные формы. Но суть у них одна.
– Хотела бы я иметь ту же суть. Если бы меня позвали, я бы вприпрыжку побежала по той Третьей дороге, петляющей среди папоротников и уводящей прочь отсюда. Если бы меня только позвали! Если бы он меня позвал.
Леди Мелфорд рухнула на диван, но не спрятала лицо в подушках, а посмотрела на своего гостя прямо и зло.
– Я скорблю по вам, Лавиния, – поморщился Хант с брезгливой жалостью, словно бы разговаривал с умирающей, причем от дурной болезни. – Джеймс Линден успел вас растлить. И тяга к непотребству, в которое вы погрузились, проистекает из зерен порока, зароненных им в вашу душу. Сожалею лишь о том, что повстречал его так поздно.
– Так вот зачем вы приехали сюда, – прошипела она.
– Отнюдь. Он всего лишь один из подозреваемых в моем списке. Лет эдак шесть назад, когда я надзирал за прокладкой путей от Уитби до Пикеринга, мне довелось повстречать одного пропойцу из бывших слуг. Бригадир услышал, как он порочит пред другими рабочими своего хозяина, и за шкирку приволок ко мне. Я не терплю подобные речи, а уж вкупе с пьянством они послужили бы основанием для немедленного расчета. Тем не менее я решил выслушать этого малого и не ошибся. Вырисовывалась любопытная картина, весьма любопытная, ваша милость. Едва шевеля языком, он поведал мне об одной престранной охоте. Несчастные случаи на охоте не редкость, однако на той произошло нечто настолько зловещее, что оба слуги, одним из которых и был мой рассказчик, бежали без оглядки. Он так и не отважился вернуться за рекомендациями, посему не смог найти место камердинера, пристрастился к джину, скитался по ночлежным домам…
– Меня не волнуют подробности его биографии, – гадливо отмахнулась леди Мелфорд. – Проклятый предатель.
– Я бы назвал его осторожным человеком. Как бы то ни было, он назвал имя своего усопшего хозяина. Обстоятельства смерти настолько меня заинтересовали, что я решил провести небольшое расследование, раз уж пришлось приехать в Йоркшир.
Изъясняться обиняками далее не имело смысла.
– С чего вы начнете это ваше расследование? С похорон Уильяма Линдена? – напрямую спросила миледи.
– И до них дойдет свой черед. На первых же порах меня интересует исчезновение его матушки, графини Линден.
– Исчезновение? Какое исчезновение? Графиня скончалась от родильной горячки.
Прищурившись, гость посмотрел на нее, но не сумел прочесть в ее чертах ничего иного, кроме искреннего изумления. Со вздохом он пояснил:
– Как-то раз за рюмочкой бренди, коего я, впрочем, не пил, магистрат мистер Лоусон поведал мне о том, как через неделю после рождения младшего сына к нему прискакал граф Линден. Его сиятельство был в крайнем помрачении рассудка. Все твердил об исчезновении супруги, умолял послать на поиски даже не констебля, а расквартированный поблизости полк. По всей видимости, она исчезла еще ночью и не объявилась к полудню. С собой не захватила ничего, даже домашнее платье. В столь деликатном положении ей следовало избегать сквозняков, не говоря уже о ночной прохладе, и граф опасался, что она упала где-то от слабости, не имея сил позвать на помощь. Слуги прочесывали сад и парк, но графиня могла добрести до леса, посему лорд Линден умолял магистрата о подмоге. Пока они обсуждали план поисков, лакей сообщил, что одна из служанок графа ожидает его в прихожей. Это была кормилица Элспет Крэгмор, чье имя, надо полагать, знакомо вашей милости.
Миледи не удостоила его ответом, полагая, что чем меньше сведений она сообщит ему, тем лучше.
– Разумеется, лорд Линден подумал, будто кормилица принесла вести о пропавшей. Так оно и вышло. Элспет прошептала что-то ему на ухо, и граф переспросил, но тоже тихо, оставив магистрата гадать о содержании их беседы. Когда кормилица утвердительно кивнула, граф бросился вон и ускакал, прежде чем мистер Лоусон успел его остановить. На все расспросы кормилица отвечала скупо – дескать, графиню и вправду нашли, но где и в каком состоянии, для всех оставалось загадкой. Граф же вернулся только на следующий день, да не один, а в сопровождении подводы, на которой стоял гроб. Уже заколоченный. Памятуя о том, в каком смятении пребывал граф, судья счел сие обстоятельство зловещим. Вместе со священником, предшественником Джеймса Линдена, он направился в усадьбу. Поначалу граф наотрез отказывался открывать гроб и до того укрепил подозрения мистера Лоусона, что тот пригрозил ему ордером на арест. Вероятность суда, пусть и суда пэров, отрезвила графа. Он вскрыл гроб, причем собственноручно, не полагаясь на слуг. Но каково же было всеобщее удивление, когда в гробу джентльмены увидели покойницу-графиню в пеньюаре. Лицо ее было бледным, но спокойным, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы исключить насильственную смерть. Что примечательно, граф был потрясен увиденным не менее остальных. Распрощавшись с судьей, он попросил священника задержаться. Никому не ведомо, о чем они разговаривали, но через некоторое время в пасторате был проведен ремонт за счет лорда Линдена, а у священника появился новый выезд.
