Наталья Шитова - Клятва Примара (Дерзкая - 2)
— Ну-ну, ты не очень-то… Держи себя в руках, а то мне даже страшно стало, — с легкой насмешкой сказал он. — Тем более, что моя мамочка начала в эту секунду подсматривать за нами, — и Бертан перешел на еле слышный шепот. — Давай не будем ее разочаровывать, тетушка…
— Что ты имеешь в виду? — не поняла я.
Бертан усмехнулся, обнял меня и, наклонившись к моему лицу, прижался своими губами к моим. Трудно было его в эту минуту заподозрить в неискренности. Если у него и были определенные планы насчет меня, они вряд ли могли остаться у него после сегодняшнего вечера. Поэтому стоило, пожалуй, принять его игру. И я, в свою очередь обхватила руками его плечи, демонстрируя Даррине, что мы с ее сыном нашли определенный общий язык, и что пока он со мной, его голова будет работать в направлении, не имеющем ничего общего с политикой, что ей нечего беспокоиться о том, что лже-иерарх начнет замышлять что-либо против тех, кто водил его за нос.
Бертан обнимал меня с минуту, потом отпустил, наклонился, уперся в стену, вытянув руки. Его плечи затряслись. Это был беззвучный истеричный смех, который обычно перерастает в горькие слезы. Но отсмеявшись и слегка шмыгнув носом, Бертан заметил:
— Ты не знаешь, случайно, бывает ли так, чтобы человеку с самого рождения не везло буквально во всем?
— Бывает, Бертан. Но никогда не бывает, чтобы человеку не везло всю жизнь. Это один из немногих постулатов, в справедливость которых я еще верю.
Бертан всхлипнул, прижал ладони к лицу, потер ими глаза, потом опустил руки в карманы. Он казался совершенно спокойным, и мне вдруг показалось, что этот парень еще не стал совершенно никчемным. Кажется, какой-то внутренний стержень, вернее, какой-то его обломок, все-таки в нем присутствовал. Я почти наверняка знала, что он мне скажет сейчас: он намерен был сообщить мне, что он не собирается входить в мое положение, пока не выйдет из своего.
И он сказал следующее:
— Твое право выпутать себя и брата из ловушки. Но я буду держать нейтралитет. Если у тебя это получится, я с чистой совестью скажу Бэсту, что я в этом не участвовал.
— А другие твои обязательства?
— Я выбрал приоритет. И мне наплевать на другие обязательства.
Цинично, но честно. Мы пожали друг другу руки.
Глава 9
— Нет, на эту кнопку можешь нажимать сколько угодно, но это не поможет! — засмеялся Бертан и откинулся на кресле, сложив руки на груди.
— Ты же сказал, что это кнопка отключения усилителя, — уточнила я.
— Верно, — сказал Бертан. — Только она не сработает от обычного нажатия. Она запрограммирована на дактилоскопический узор моей матери. Как, впрочем, и все кнопки, обеспечивающие поддержание безопасного функционирования прибора. Даже мне не доверено распоряжаться режимами работы усилителя. Хотя, это меня не удручает, я не специалист.
— Все понятно.
Мы сидели перед небольшим пультом посередине квадратной комнаты. Знаменитый усилитель представлял собой небольшой столик с несколькими кнопками и панелью, в многочисленные гнезда которых были вставлены микрочипы.
— Каждый чип обеспечивает связь одного из абонентов с процессором. Импульсы сознания усиливаются прибором, что значительно облегчает жизнь таким, как я. А таких, как мама или Бэст, делает почти всесильными, — с легкой завистью сказал Бертан. — Да и вся сканерская служба, приходя утром на свои места, одевает индивидуальные антенны. Поэтому-то они могут обеспечивать себе защиту седьмого-восьмого уровня и вскрывать несокрушимые блоки…
Да, эта комната могла повлиять на исход любой борьбы, происходящей с участием свободного сознания.
— А зачем нас сюда привели? — раздался за моей спиной голос Одера.
— Что он сказал? — встрепенулся Бертан. — На каком языке?
— На том, на котором у него получается… Он спрашивает, зачем они здесь.
— Вот ты ему и объясняй, — отрезал Бертан, выдвинул какой-то ящичек из корпуса пульта и стал что-то в нем искать.
Я встала и отошла к стене, которую подпирали Одер и Мариэла, сидящие прямо на полу, потому что единственными предметами в этой комнате был столик с прибором посередине помещения и два жестких кресла перед ним.
Я села напротив Одера и сказала тихо, чтобы Бертан не слышал ничего лишнего:
— Я уговорила Бертана, чтобы он дал нам попробовать на себе действие усилителя.
— Неужели мы первые несовершенные, на которых будет опробован усилитель? — недоверчиво отозвался Одер. — Сомневаюсь.
— Конечно, он уже испытан. Но никогда еще его не пробовали одновременно на двух взаимодополняющих аналогах, в этом я уверена на двести процентов.
Одер, пряча лицо за растрепанной длинной прядью волос, неуверенно сказал:
— Не поможет это. Я не очень понимаю в этой области науки, но мне представляется, что усиливать сигнал можно только в том случае, если он уже сформирован, а сформировать его может только одна цельная личность, а не две, пусть даже взаимодополняющие.
Мари ничего не ответила, только невесело усмехнулась.
— Что вам трудно, что ли? — рассердилась я. — Я не могу этого не испробовать! Это же, в конце концов, мой последний шанс спасти друзей!
Мари нахмурилась:
— Что, тебе никак не уговорить этого горе-иерарха?
— Нет.
Одер сжал кулак:
— Если бы мы были в другом месте, я нашел бы способ заставить его! Ему же ничего не стоит просто связаться с твоими друзьями и предупредить!
— Я же объясняла, почему он не будет этого делать.
— Придурок он, и объяснения у него дурацкие, — отрезал Одер. — Тем не менее, что мы будет делать, если и сейчас ничего не получится?
От этого «мы», произнесенного Одером вместо «ты» вряд ли случайно, у меня нехорошо екнуло сердце. Лучше бы он так не говорил…
— Вечером Марсен прибудет в штаб Юрия. Если его план удастся, то ничего уже нельзя будет сделать. Олег Середа, наверняка, будет вместе с Юрой, вместе с ним и погибнет, и ты, Одер, станешь совершенным…
Одер поежился. Привычное в Первом мире слово звучало насмешкой в отношении этого урода. Но он ничего не ответил. Я же, высказав свой прогноз, ничего нового не почувствовала, потому что уже нельзя было быть еще более вымотанной и измученной, чем я уже была.
Дни недели, отведенной Марсеном моим друзьям, пролетали стрелой. К этому последнему дню я уже была в состоянии полной прострации. То есть, голова-то у меня соображала, но сердце готово было разорваться от напряжения.
В который раз я убеждалась в правоте собственной фразы, сказанной когда-то брату: «Неважно, злой ты или добрый, хороший или плохой, важно, друг ты мне или враг, и еще: живой ты или мертвый.» Они были моими друзьями, и я не хотела, чтобы они стали мертвыми.
