Татьяна Иванова - Сорняк из райского сада
задумывалась над этим, Элионте?
Она молчала и с восхищением на него смотрела, не зная, что ответить. Одухотворенный и восторженный, окутанный чистейшим сиянием духа своего, он был прекрасен в этот миг, и Элионте любовалась им, забывшись и непроизвольно при этом потеряв нить разговора.
Не дождавшись ответа на вопрос, и продолжая блуждать в лабиринте мыслей своих, Птолетит, не обративший внимания на восхищенный взгляд подруги, обращенный к нему, вновь заговорил.
— Да, "Это" запрещено "Его" властью, и имеет высокую цену, но зачем-то же мы наделены такой способностью? Ведь "Это" наверняка было задумано "Им" ради чего-то? Неужели только для того, чтобы таким способом изгонять нас в небытие?
— Это могло быть дано нам как запретное искушение, — сказала Элионте.
— Как запретное искушение? Думаю, нет! Думаю, в этом таится что-то более значительное. И, как знать, может, испытав это, мы смогли бы отыскать ответы на многие вопросы.
Он умолк и снова о чем-то мечтательно задумался.
— Я так не думаю, — ворвавшись в его неведомые мечтания, трезво сказала Элионте.
— Не думаешь? — удивился он.
— Нет! Вспомни хотя бы Моремика. Разве счастливым он отправлялся в небытие? Разве сиял его взор лучезарным светом, таящим в себе какое-то особое открытие, с которым ему, уходя туда, вовсе не жаль было расставаться с нашей ангельской жизнью?
— Моремик? — Птолетит задумался, вспоминая друга в его последние минуты пребывания на небесах.
— Как знать, какую тайну унес он с собой?! Ведь мне даже не удалось поговорить с ним после того, что случилось. С ним никому не удалось тогда поговорить.
— С ним и не нужно было говорить, чтобы понять, что он раскаивается и сожалеет о случившемся. — Сказала Элионте.
— По — моему, достаточно было заглянуть ему в глаза, чтобы это увидеть.
Птолетит умолк, ничего ей на это не ответив.
Элионте взяла его за руку.
— Ведь ты же помнишь его взгляд, помнишь?
— Помню.
— И что, ты не согласен со мной?
— Как знать, какие чувства владели им тогда, может это было вовсе не раскаяние и не сожаление, может… может он думал о том, что ему не до конца удалось познать то, к чему он так стремился, и именно по этой причине ему пока не время уходить в небытие?
Элионте улыбнулась и покачала головой.
— Какой же ты упрямый!
— Упрямый? Да нет, я просто рассуждаю, Элионте, выдвигая свои доводы как одну из версий его состояния в тот момент. Но ведь и ты не можешь точно утверждать, о чем тогда думал Моремик! Ведь то, о чем ты сказала, может вовсе и не имело места! Это только твои предположения! И ты говоришь мне сейчас об этом так, словно заклинаешь поверить в то, о чем говоришь! — он улыбнулся и нежно на нее взглянул.
— И я догадываюсь, почему ты так страстно желаешь, чтобы я поверил в это, Элионте.
Она смутилась и легкий румянец, тут же образовавшийся на ее щеках и обративший на себя внимание Птолетита, выдал правоту только что высказанного им предположения.
Однако Элионте, на какое-то мгновение застигнутая врасплох, попыталась взять себя в руки, и, подавив смущение, смело подняла на него глаза.
Птолетит продолжал улыбаться, и улыбка его не была ни насмешливой, ни иронической, она была доброй и немного грустной. Он смотрел на нее так, как любящий родитель смотрит на любимого несмышленого дитя. Однако уже спустя мгновение он отвел глаза и тяжело вздохнул.
Элионте же, глядя на его вновь помрачневшее лицо, опять ощутила тревогу, которая не давала ей покоя все это время, и взволнованно захлопала ресницами.
— Да, я хочу, чтобы ты поверил в мои предположения, если ты считаешь их только предположениями!
Возбужденно воскликнула она.
— Я страстно этого желаю! Птолетит, я… я боюсь!
Он усмехнулся.
— Боюсь? Что за слово? Разве может Великий ангел Величайшей иерархии чего-то бояться? — он засмеялся и нежно потрепал ее по щеке.
— Твои шутки в данный момент совсем неуместны! — ответила она, ничуть не усмирив своей тревоги.
— И я… Я очень за тебя боюсь!
— Боишься? — тихо переспросил он и снова умолк.
— Птолетит, — она дернула его за руку. — Ты… О чем ты думаешь?
— Что, собственно, тебя так пугает, Элионте? — неохотно сбросив задумчивость со своего лика, спросил он.
— Меня пугает твое настроение, твои мысли, твои терзания, наконец! И я…Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь оказался на месте Моремика! Я… я не хочу тебя потерять, Птолетит!
Он грустно улыбнулся и покачал головой.
— Но мое состояние совсем не зависит от твоих желаний, Элионте! Это факт, и каким бы страшным он тебе не казался, ты не можешь не признать его!
Она вздрогнула от этих слов как от неожиданного удара.
— Птолетит, неужели… Неужели все так далеко зашло?
— Да, к сожалению, а может и к счастью, как знать, об этом пока я судить не могу.
Она закрыла лицо ладонями и тихо заплакала. Ее слезы просачивались сквозь судорожно стиснутые пальцы и текли по рукам, медленно утопая в широких складках рукавов небесно-голубого одеяния.
Увидев верную подругу в таком состоянии, Птолетит растерялся. Он подошел к ней и нежно коснулся рукой ее чела.
— Ты не должна так страдать, Элионте. Я… Я просто не могу смотреть на твои страдания! Я слишком много вижу их на Земле, и они разрывают мне сердце! Я никогда не окажусь на месте Моремика, слышишь?
Она открыла лицо и в глазах ее, тотчас же устремленных на него, вспыхнула надежда.
— Ты не окажешься на его месте?
— Нет! Я навсегда останусь рядом с тобой!
— И ты…Ты никогда не откажешься от своих слов?
— Нет! Я не откажусь от них ради того, чтобы ты никогда не страдала так, как сейчас.
Она улыбнулась! И солнце засияло в ее голубых наполненных соленой влагой глазах, и алые губы ее зашептали слова благодарности, адресованные не то Птолетиту, не то всемогущему Творцу небесному, вразумившему ее друга.
А потом они, как и прежде, взялись за руки и медленно спустились с небольшого пологого овражка к озеру, присев на мягкую, кудрявую траву, опустили ноги в прохладную бодрящую воду его.
Элионте положила голову на плечо Птолетита, ожидая прежних, блаженных, умиротворяющих ее в такие минуты ощущений, и… не испытала ничего подобного на сей раз.
— Почему? — искрометной стрелой пронесся тревожный вопрос в ее разуме. — Почему?
Ответ нашелся сам собой, лишь только она резко повернула голову и взглянула на Птолетита. Глаза ее друга были точь в точь такими же, какими она увидела их тогда у Священного храма.
Она медленно отвела взгляд, больше не в силах что-либо сказать ему, понимая всю пустоту своих старательно приводимых доводов, и принялась утешать себя, думая, как ей казалось, о самом главном, — о его обещании. Однако в голове ее теперь уже вертелся еще один вопрос, который Элионте не могла не задать, и она спросила.
