Екатерина Коути - Страшный дар
– Ты моя мама! – радостно воскликнуло оно.
– Не-а, – мотнула головой Агнесс.
– Точно?
– Как я могу быть чьей-то мамой? У меня мужа нету.
– Тогда ладно. Я вот ее все жду и жду, а она не идет и не идет. А тут скучно.
– Ничего, я сейчас… Так. – Послюнявив палец, она зашелестела страницами. – Нарекаю тебя… ты мальчик или девочка?
– Почем мне знать, – пискнул голосок. – Я себя не вижу.
– Нарекаю тебя Джоном или Джоанной. Во имя Отца, Сына и Святого Духа, аминь!.. Эй, ты тут?
Но никто не отозвался.
С тех пор Агнесс не раз видела мятущихся духов. Возможно, они встречались ей и прежде, только тогда она еще не умела их распознавать. Окружающие люди, сказать по правде, сами порою напоминали привидения. Запавшие глаза, кожа всевозможных оттенков зеленого, всклокоченные волосы – это им тоже было присуще. В свою очередь, отнюдь не все призраки казались полупрозрачными, некоторые производили впечатление материальных существ. Запутаться немудрено.
Со временем девочка уяснила несколько простых правил.
Во-первых, привидения не могут заговорить первыми. В этом Агнесс чувствовала с ними родство, поскольку от детей тоже ожидали молчания и, желательно, полной незаметности. Но если спросить у привидения: «Как дела?», оно не отделается вежливым: «Спасибо, все благополучно». Оно обстоятельно расскажет, как у него на самом деле обстоят дела.
Во-вторых, привидению можно помочь. На земле у него осталось незаконченное дело. Если его завершить, привидение оставит земную юдоль и унесется, куда ему положено.
Например, купец из Гринли попросил отыскать его голову, которую разбойники, напавшие на него посреди вересковой пустоши, отрубили и бросили в колодец.
Серовато-зеленой Даме хотелось, чтобы ей вернули обручальное кольцо, застрявшее между половицами в спальне, где произошло что-то такое, о чем она так и не решилась поведать Агнесс.
Марте Рэй нужен был поцелуй невинного ребенка. Агнесс предпочла не задумываться о том, что2 лежит под невысоким холмиком у засохшего терновника, вокруг которого бродил дух Марты. Хотя размерами тот бугорок напоминал детскую могилку, но… лучше не думать об этом, и все тут. Тем более что просьба Марты была не такой уж трудной. Главное, не обращать внимание на мох, что рос на ее щеках.
Ах, если бы исполнить желания родителей было так же просто!
Папе Агнесс навеяла бы вдохновение.
Дэвид Тревельян писал сельские пейзажи в подражание Джону Констеблю. Особенно он жаловал руины. Собственно, благодаря руинам и состоялась его встреча с юной Эвериной, которая прогуливалась у руин старинной церкви в тот самый час, когда Дэвид устанавливал там свой мольберт. Незнакомец заинтересовал провинциальную барышню. Право, было чем прельститься! В молодые годы мистер Тревельян наряжался так, словно в любой миг готов был писать автопортрет. Статность ему придавал сюртук с накладными плечами, стройность обеспечивал эластичный пояс под рубашкой, а светло– рыжие волосы были подвиты с особым старанием. Небрежно повязанный шейный платок довершал образ романтика на вольных хлебах.
Когда, переборов естественную робость, девица подошла поближе, ее ожидало новое потрясение – незнакомец оказался восхитительно умен. Он прочел ей лекцию об особенностях немецкого романтизма, щедро сыпя словечками вроде «светотень» и «перспектива». А когда речь зашла о категории возвышенного в эстетике Эдмунда Берка, Эверина поняла, что влюблена в мистера Тревельяна без памяти. Никогда прежде ей не встречались мужчины и умные, и талантливые.
Настораживало лишь одно. За все время беседы на полотне не появилось ни единого штриха. Но воображение Эверины уже парило над холстом, еще даже не загрунтованным, и нежно касалось его, оставляя на нем радужные мазки. О, это будет шедевр! Его выставят в Королевской академии художеств! Причем не под потолком повесят, как работы иных новичков, а пониже, на уровне глаз, там, где его сможет увидеть вся лондонская публика. Ах, как столичные жители будут восхищаться работами мистера Тревельяна! А сама она обязательно должна стоять рядом и разделять его триумф!
…Маме Агнесс подарила бы карету и много платьев.
Откуда же Эверине было знать, что судьба жестоко обошлась с Дэйви Тревельяном – даровав ему зачатки таланта, напрочь лишила трудолюбия. За всю свою жизнь он не закончил ни одной картины. Сделав с полсотни эскизов, он откладывал угольный карандаш, брался за кисть и работал еще час, после чего погружался в глубокомысленное созерцание. Несколько неуверенных мазков, и на небе вместо облака появлялся журавлиный клин. Он уступал место ангелу с лирой, а тот, в свою очередь, превращался в облако, но уже другой формы. Затем мистер Тревельян методично кромсал холст, бормоча, что шедевр опять не получился. А что поделаешь? Трудно искусству подражать действительности. Сам Платон об этом говорил.
Ну разве стоило лишаться благословения из-за такого пустого, никчемного человечишки? А Эверине, поверьте, было что терять! Поначалу она не желала бросаться в ноги дядюшке-опекуну и проситься обратно. А потом поздно стало – родилась малютка Агнесс. Девочка же привыкла зажимать уши, когда родители принимались обсуждать финансовые вопросы.
Впрочем, раз в несколько месяцев в их семье, как по волшебству, появлялись деньги. Откуда? Агнесс не знала. Ей хватало и того, что повеселевшая мама бежала выкупать серьги у ростовщика. А папа хотя бы на время забывал дорогу в кабак, где объяснял завсегдатаям поэтику Аристотеля, а те угощали «старину Дэйви» джином, чтобы проверить, каких еще риторических высот он достигнет по мере опьянения. Сияющий, пропахший табаком и олифой, папа сажал Агнесс на колени и называл ее Неста, именем легендарной принцессы из Уэльса, откуда он сам был родом.
Но в конце концов произошло то, что рано или поздно должно было произойти. И Агнесс впервые пожалела о своем даре.
Есть ведь и третье правило. Чтобы стать призраком, нужно умереть. Это должна быть страшная насильственная смерть.
А когда умерла мама, Агнесс не увидела ее дух. По каким-то неведомым законам смерть от брюшного тифа не считалась поводом для появления призрака. Видимо, ей недоставало трагизма.
…Теперь же Агнесс не надеялась увидеть отца.
Смерть настигла его на севере Нортумберленда, где мистер Тревельян вместе с дочуркой остановился по пути в Шотландию. По словам художника, он собирался предложить свои услуги какому-нибудь лорду, желавшему обновить в романтическом стиле интерьер замка. В приграничной деревушке Кархем, где задержались отец и дочь, к чужакам отнеслись с подозрительностью. Все сведения о выходцах из Уэльса сельчане черпали из стихотворения «Тэффи был валлийцем, Тэффи вором был», а эти строки вряд ли можно счесть хорошей рекомендацией. Хозяйки даже попрятали говядину и баранину на случай, если мистер Тревельян поведет себя подобно своему литературному соплеменнику.
