Надежда Попова - Пастырь добрый
– Я все понимаю… И знаете, – заметил Штефан нерешительно, – у меня есть одна идея, как можно разобраться со всем этим. Если к папе придет инквизитор – это ведь будет уже серьезно, это не просто жалобы ребенка, верно?.. Я ведь сказал – папа состоятелен, и он вполне может себе позволить разобрать старый шкаф и… не знаю… сжечь его, может быть? Если вы поговорите с ним, вас он послушает; или кто-то из ваших старших сослуживцев – вы ведь в любом случае намеревались им все рассказать. Пусть он мне не верит, но он меня любит, вот и объясните ему, что для моего спокойствия будет лучше не спорить, а просто избавиться от этой вещи.
– Сообразительный паренек, – одобрил Бруно, и Курт тяжело усмехнулся:
– Да? А вещи твои тоже спалить – вместе со шкафом?
– Нет, – заметно смутился тот, – к чему же это; их можно переложить в новый…
– А когда в нем снова кто-нибудь начнет дышать, и я снова явлюсь к твоему папе с просьбами его сжечь, он погонит меня в шею вместе с моими манерами уничтожать его мебель.
Штефан умолк, неловко пожав плечами и отвернувшись; Курт вздохнул.
– Иди-ка ты домой, хорошо? – предложил он как можно мягче. – Завтра я поговорю со старшими, и тогда, быть может, мы что-нибудь придумаем. Сегодня я ничего сделать не смогу в любом случае.
– Я понимаю, – пробормотал мальчишка вяло, – я и не надеялся, что вы вот так вот, сегодняшним же вечером, сумеете меня от всего этого избавить… Спасибо, что хоть бы выслушали и не выставили сразу.
– Такая работа, – привычно отозвался Курт, поднимаясь; Штефан встал тоже, переминаясь с ноги на ногу и тоскливо косясь на чуть потемневший витраж, за цветными стеклами которого мало-помалу сгущались серые осенние сумерки – в его воображении наверняка тоже возникал образ постели и подушки, не вызывая, однако, при этом никаких приятных чувств…
До выхода из Друденхауса, провожаемый майстером инквизитором с помощником, он шел, понурившись и съежившись, точно заключенный под конвоем двоих стражей, попрощался едва слышно и шагнул на улицу, втиснув в плечи голову и озираясь. Когда дверь закрылась за его спиной, Курт несколько мгновений стоял недвижно, глядя на тяжелую створу, и, наконец, переглянувшись с Бруно, неловко ухмыльнулся.
– Господи, чего только не бывает на этой службе, – отозвался на его усмешку помощник. – Ты действительно собираешься записать весь этот бред как заявление?
– Обязан, – пожал плечами Курт, снова обернувшись на дверь. – И завтра вправду намерен справиться, как мне быть; вернее всего, с пометкой «отказано в расследовании» все это завтра же и уйдет в архив.
На его лицо помощник покосился с заметной настороженностью, вдруг перестав улыбаться, и нахмурился с подозрением, отступив даже на шаг назад.
– Что-то мне в твоих глазах не нравится, – заметил Бруно тихо. – Ты же не полагаешь всерьез, что в этом есть хоть намек на истину?
– Разум говорит, что я так думать не должен, однако отчего-то мне его поведение не по душе.
– Что – снова болит голова?
Курт усмехнулся невесело, отмахнувшись:
– Нет, Бруно, голова у меня начинает болеть тогда, когда я неосознанно заметил что-то, но не могу этого уразуметь и осмыслить явно, а сегодня я осознаю, что именно мне кажется подозрительным. Уж больно обстоятельно он все это рассказывал; к тому же – парень и в самом деле боится, боится по-настоящему.
– Уже через полчаса от первого слова дети и сами верят в то, что говорят, – возразил Бруно серьезно. – Или ему попросту снятся кошмары, или в его шкафу поселилась крыса… Господи, не можешь же ты в это верить! Неужто вы в вашей академии не травили подобных баек сами?
– В академии… – повторил Курт Гессе с ностальгической улыбкой. – В академии знали, чем привлечь к учебе оболтусов вроде меня: с первых же уроков нам невзначай, как бы между делом, начали рассказывать легенды и правдивые истории о вервольфах, стригах и прочей живности – с кровавыми подробностями. Одиннадцати-, двенадцатилетки с уличной закалкой; что еще нас могло заинтересовать?.. Нам было любопытно, мы слушали, после просили нечто схожее в библиотеке, а от этого переходили и к иному чтению… Посему наши страшные повествования были более, так сказать, наукообразными – без всего того, что друг другу пересказывают вот такие детишки.
– А до академии?
– До? Пока родители были живы – у меня не было друзей. Да и шкафа у меня тоже не было, к слову заметить, и под моей кроватью если б и уместилось какое чудовище, то таких размеров, что его можно было б раздавить пальцем. А когда оказался на улице… В среде уличных детских шаек и без того есть о чем поговорить, и жизнь там временами страшнее любой страшной сказки, отчего обычные байки вроде жутких чудищ в доме как-то прошли мимо меня. А у тебя в детстве жило чудовище под кроватью?
– Мои два чудовища жили в соседней комнате, – засмеялся помощник в ответ, пояснив на его вопросительный взгляд: – Отца вечно не было дома – постоянно в работе; мать умерла, производя меня на свет… так что даже обычных сказок перед сном мне рассказывать было некому. Оба брата тоже работали с утра до вечера, и я оставался наедине со старшими сестрами, которые изводили меня, как могли, посему при такой родне, поверь мне, никаких чудовищ не надо. Ты бы, кстати сказать, их проверил – обе наверняка ведьмы и надеялись меня рано или поздно уморить… Но, – чуть сбавив шутливый тон, продолжил Бруно, – я так полагаю, ты не о том спрашиваешь. Да, что-то такое было – давно, в глубоком детстве, как выразился этот паренек. Сдается мне, любой ребенок опасается чего-то подобного, даже если никогда не слышал ни одного рассказа на эту тему. Mens semper, quod timet, esse putat[2], знаешь ли.
– Или это память души, – откликнулся Курт уже почти серьезно. – Каждый из нас знает, что там, в темноте, существует что-то или кто-то, даже если никогда не видел этого. Дьявол, демоны, чудовища, кто угодно – мы просто знаем, что они там есть, и знание это рождается вместе с нами.
– Или попросту возникает после того, как наслушаешься проповедей от нашего ревностного священства, – хмуро предположил Бруно; Курт нарочито строго погрозил кулаком:
– От помощника инквизитора слышу еретические намеки?
– Арестуй меня, – фыркнул тот и, сочувствующе похлопав майстера инквизитора по плечу, развернулся к двери. – Приятно провести время за отчетом, майстер инквизитор.
Глава 1
Представить то, что помощник наименовал громким словом отчет, на суд старшим сослуживцам Курт решился не сразу; пробудившись поутру и явившись вновь в Друденхаус, перечтя написанное минувшим вечером, он скептично покривился над собственными же словами. Теперь, на свежую голову, все записанное казалось еще более бредовым и лишенным смысла, посему Курт был убежден – старшие поднимут его на смех, и это в лучшем случае…
