Виталий Сертаков - Останкино 2067
Только что я подписал себе смертный приговор.
18. Этой ночью
Этой ночью я вернулся домой разбитый как никогда. Мужчина, которому Коко поручила присматривать за мной, исполнительно сопроводил до машины, сделал ручкой и исчез. При всем желании я никогда не найду гараж, где банда «медиков» просвечивала мне мозги. Я сидел в «опеле» и кипел от негодования; потом я малость остыл и проверил карманы. Страшные подозрения не подтвердились. Все было на месте, включая запаянный чип с памятью Юханова. Я позвонил Гирину и попросил отсрочку до утра. Чип я завезу и оставлю в сейфе, но заниматься раскодировкой сейчас не в состоянии. Дико болит голова.
Пока автопилот рулил домой, я почти передумал выдирать у Коко ее длинные ноги. А сварив себе кофе, я пришел к выводу, что таким образом Клементина Фор проверяет меня на вшивость. Возможно, проверяет, не воспользуюсь ли я при удобном случае ее пассией в сугубо личных целях. Вероятно, также я поступлю крайне неумно, если начну всем подряд жаловаться, что неизвестные люди заперли меня в гараже и пытали голой женщиной, а потом прослушали извилины и отпустили…
Я запустил последнюю оставшуюся у меня «стрекозу». Специального «червяка» для проходки бетона взять было неоткуда, иначе бы я непременно заслал его к соседям. На самом деле я себя обманываю, Клео наверняка бы достала любую технику, но со «стрекозкой» мне спокойнее. Невозможно определить, кто ее послал. Я запустил «стрекозу», управляя ею не со своего скрина. Пришлось купить абсолютно «левый» компьютер, собранный неизвестно где, который я сегодня утром сбросил с моста в Москву-реку. Переплатил, но иного выхода не было.
После того как ввели обязательную личную регистрацию всей передающей аппаратуры, управлять со своего скрина «подлыми штучками», как их называет Клео, стало небезопасно. Со своего компьютера вообще многое делать небезопасно, несмотря на кажущуюся автономность и неуловимость.
«Стрекоза» проникла к моим новым соседям через вентиляцию. На скрине отразилось то, что я втайне ожидал увидеть. Ни малейших следов пожилого седого господина и его белокурой спутницы, ни малейшего намека, что за соседней стеной обитает семья. Стандартная мебель убрана в стены, «домовой» отключен, на окнах жалюзи. У той стены, что контачит с моей спальней, стоит пустой столик.
Это все.
Нет, не все. Дверь в кладовку заперта, но внизу, у самого пола, имеется узкая решетка, видимо, для лучшей вентиляции. В такие узкие щели «стрекоза» проникает лишь по особой команде. Если не приказать, она так и будет медленно перемещаться по всем свободным помещениям, периодически расправляя крылья для подзарядки батарей, пока не встретит объект, в котором опознает человека. Мы проникаем в кладовку, переключаемся в инфракрасный диапазон и сразу обнаруживаем женщину, ничком лежащую на полу в спальном мешке. «Стрекозка» приближается, выдает параметры, и я тут же с облегчением понимаю, что женщина спит. Она лежит ничком, длинные черные волосы закрывают лицо, руки не связаны. Позже выясняется, что и дверь в кладовую не заперта. Женщина глубоко и ровно дышит, и, судя по всему, нет поводов вызывать милицию.
Я уже вплотную подошел к решению поведать обо всем шефу, я был почти уверен, что опередил «соседей» по крайней мере на шаг, и тут… меня снова провели. Соседи сделали мне ручкой, подсунув вместо себя новую жиличку, скорее всего наркоманку, которой нравится спать в кладовке. Либо у меня прогрессирует паралич мозга, либо рыжую стерву что-то спугнуло. Ни свет ни заря я поднял на ноги приятеля из Управы. В эпоху, когда квартиры сдают и снимают электронные риелторы, что-то трудно утаить, но точно так же трудно что-то выяснить.
По всем признакам, с момента выселения многодетного восточного друга квартира стояла пустая. А вчера вечером ее опять сняли, но данные пока находятся у маклера и не поступили в компьютер. Об этом же уверенно заявлял индикатор на двери. Мне снова не о чем докладывать…
Я выпрыгиваю из вчерашнего дня и окунаюсь в стрим покойного Юханова. Я щурюсь сквозь дым глазами Рона Юханова и думаю о том, что сказал Гирин. Пока что у меня есть время подумать. Мисс Лилиан и Линда шепчутся, обнявшись, я прихлебываю из стакана. Публика развлекается кто как может, но в целом тут спокойно. Не совсем то, к чему привык совладелец кабельных сетей, но не так ужасно, как он рассчитывал. Вероятно, он тоже о чем-то думает, разглядывая танцоров на подиуме. «Колдунью» облили, привязали и подожгли, вокруг нее скачут трое в сутанах с обнаженными членами, женщина извивается и кричит. Горит она очень натурально, хотя каждый ребенок может купить «холодный огонь» в ближайшей сувенирной лавке.
О чем может думать Рон? Может быть, он обдумывает письмо в адрес нашего Экспортного Совета, которое отослал еще позавчера, но Гирин о нем бы и не вспомнил, если бы не убийство. Или вспомнил, но к дознавателю Полонскому это письмо никакого отношения бы не имело.
…Мы просто подобрали то, что лежало на поверхности, сказал Гирин. Мы подобрали словосочетание «искренняя привязанность» и хотим отмыть его от налета цинизма. Мы выудили из лужи слово «любовь» и хотим, чтобы его произносили без иронической ухмылки. Это то, что всем так необходимо.
– И потому оно стоит так дорого, что по всей Москве набралось не больше ста сорока клиентов? – спросил я. – Все эти фишки расписаны в рекламе. Но конкуренты кричат, что вы всего лишь продаете качественный секс. Извращения на любой вкус, не так ли?
Гирин взглянул на меня с таким выражением, словно пытался объяснить теорему Пуанкаре перед аудиторией, набитой олигофренами.
– Ты можешь дать определение слову «эмоция»?
Так спросил меня Гирин, когда Экспертный Совет проголосовал за привлечение открытого перформера в качестве дознавателя. Они решили, что служба безопасности не должна совать нос в их информационное поле. Но будущий дознаватель обязан понимать, что именно он охраняет.
Эмоции.
Современные школьники всерьез считают эмоцией лишь стремление к успешной карьере, сказал Георгий Карлович. Грусть, радость, депрессия, ярость, обида – почти все лечится медикаментозно или посредством психоанализа. Добровольно или насильственно. Средние потребности среднего гражданина просчитаны и поддаются контролю. За бортом медицинских возможностей остается лишь сфера любовных привязанностей и прочие эмоциональные раздражители. Чтобы направлять их в верное русло, существуем мы. Ежегодно Останкино выбрасывает на рынок почти сотню реалити-шоу, из них половина – интерактивные, треть – так или иначе связаны с экстримом, а шестая часть проектов допускает увечья и гибель участников.
